ОПЯТА (роман-зеркало для массового чтения) - Алексей Константинович Смирнов

- Какой глушитель?

- Обычный, я в них не разбираюсь... Мы не слышали выстрела - правда, папа?

- Не слышали, - подтвердил Сатурн.

Зазор недоуменно развел руками.

- Тут же пальба была, автоматная, - сказал он растерянно. - Она и сейчас продолжается...

Действительно - особое назначение бесшумных цепочек заключалось в том, чтобы палить без всяких на то оснований. Звенели выбитые стекла, крошилась штукатурка.

Тригеминусы кивнули.

- Была, - согласился Сартур. - Да только я еще в школе слышал, как стреляет автомат... Я еще в детском саду это слышал...

- Вот его пугач, - Зазор пнул именное, за подписью Ганорратова, оружие, валявшееся на полу. - По-моему, все понятно. Вы были заняты - куда вам прислушиваться... Товарищ полковник сопровождал задержанного, и тот не стерпел...

- Ну да, ну да, - задумчиво кивнул Сартур.

Зазор, полагая дело исчерпанным, пошел распорядиться насчет опознания, вскрытия и поминального салюта.

- Дело сделано, сынок, - пожал плечами Сатурн. - Нам не в чем раскаиваться. На войне, как на войне.

Он вернулся в оранжерею и заботливо прикрыл Ганорратову выпученные глаза. Потом раскрыл их таявшему новорожденному, чтобы тот хотя бы посмертно увидел свет.

- Это не тот калибр, папа, - настаивал и бубнил Сартур. - Посмотри, какой маленький пистолет, дамский.

Он поднял с пола пистолет - действительно, дамской модели. Ганорратов, дарственно надписывая это оружие капитану, намекал своим подарком на разнообразные услуги, подробности которых навсегда поглотила могила.

- Как минимум, магнум, - не унимался юнец. - Может быть, коли все тут палили из автоматов...

Отец не отвечал. Убийство полковника и следственное рвение Сартура, уже пустившее ростки, напомнили ему о скорбных событиях, в результате которых он потерял верного товарища-окулиста и ветреную, но веселую, супругу.

Тригеминусы вышли на улицу.

- Я буду настаивать на экспертизе, - горячился Сартур. - Это темная история. Жестокое обращение с пленными - нарушение женевской конвенции и гаагского трибунала, я напишу прямо в Страсбург.

Выстраивая планы, он и сам не верил в их осуществимость.

Закоченевшие зрители, окружившие полевую кухню, рванулись к бачковым. Генеральский суп остывал, затягиваясь пленкой.

- Да жрите, - равнодушно махнул рукой Сатурн.

Голодающие восторженно взвыли, припадая к котлам.

Глава семь

ВАЛЕНКИ ДЛЯ ДЖИХАДА

20. Скованные одной цепью

В яме было темно, и единственным, что хоть немного утешило Кастрыча, был приятный его естеству запах.

Пролетев несколько метров, Кастрыч гулко ударился о дно.

"Одно остается - ждать, - подумал живец. - О, дно!.. оно остается..."

Он попытался включить кошачье зрение, не раз помогавшее ему в лесополосе, но различил лишь подрагивающий куль, с которым Кастрыч был соединен длинной цепью.

Боевики, тащившие Кастрыча к яме, цокали и щелкали языками. Бросив его возле отверстия, они отомкнули цепь, одним концом присобаченную к наружной скобе, а другим уходившую в темноту.

Старый, преступного вида китаец остановил остальных и начал тыкать в цепь крючковатым пальцем. Кастрыч понял, что наемник обеспокоен невозможностью вытянуть из ямы того или тех, кто в ней уже томился.

Мулло-Насрулло, которого Кастрыч сразу узнал и мысленно отметил для расправы, захохотал и показал Очкой-Мартыну багор. Он имел в виду, что цепь можно будет зацепить этим багром и вытащить сразу двоих. Очкой-Мартын погладил бороду и благожелательно кивнул. Кастрыча, катавшегося по сырой земле, остановили каблуком. Двое верзил заковали его в кандалы и подтолкнули к вонючему отверстию. Кастрыч скосил глаза и притих.

- Будэш гаварит? - Каллапсу Гвоздоеву самому надоело задавать этот вопрос. Он чувствовал, что спрашивать так неприлично для партизана.

Кроме того, национальная гордость заставляла его коверкать русский язык, отлично ему известный, и полевой командир устал.

- Единица - вздор, - прошамкал Кастрыч разбитым ртом. - Единица - ноль...

- Шайтан! - вскричал террорист и столкнул героя в яму. - Троица вспомнил! Нэт бога, кроме Аллаха! И Магомет - пророк Его!

- Мы дадим им бежать, - сказал он своим сообщникам вполголоса, на родном языке. - И отправимся следом...

Он пошарил за пазухой, вытащил секретную книжку, отобранную сразу же после знакомства с одурманенным Кастрычем. Полистав и ничего не поняв, укоризненно покачал головой и назвал написанное "обычным кощунством неверных".

Книжка полетела следом за Кастрычем.

- Чытай свой сказка! - крикнул Гвоздоев, привычно присаживаясь на уголовные корточки. - Другу сваэму новому пачытай! Если он тэбя свой жэна нэ сдэлает!

Кастрыч грозно заворчал со дна ямы. Гвоздоев расхохотался, потянул носом, уловил близкий шашлык и стал удаляться. Пленник лег на спину, заложил руки за голову, вперился печеночными зрачками в недосягаемое вольное отверстие. Боевики не были лишены милосердия и не прикрыли яму.

Трясущийся куль забормотал, Кастрыч прислушался.

- О, мой верный Илджин, - лопотал сокамерник. - О, где ты. О, Гаийя, Чуку-чуку, Нгарлан, Йалма, Лардима. Мне плохо, мне тоскливо без вас, Гура, Бинба, Лилга, Тирина и Кан-Мэн-Гур.

Билланжи, изнемогавший в голодном полубреду, перечислял покинутых маорийских соплеменников.

- Придите ко мне, Канбул и Нинжи; вернись ко мне, Нгал-ин-Гара.

- Хорош причитать, - буркнул Кастрыч.

Сосед не послушался.

- Мои преданные Верр и Янгул, помяните меня в похоронных обрядах. Пирру, Канмурин, Юрайнжа, простите мне мое вероломство. Зову вас, о Варлет, Ньюл-Ньюл, Гурадай...

Последнее имя насторожило Кастрыча. Он встал на четвереньки, принюхался, сморщился от запаха падали.

- Ты кто? - спросил он, не веря догадке.

Бормотание продолжалось.

Кастрыч подполз поближе, дернул за липкие лохмотья.

Стенающее и плачущее существо вздрогнуло и вдруг проворно вжалось в стену. На Кастрыча уставились дикие, нехорошо горящие глаза.

- Ты??!!.. - воскликнули оба и тем исчерпали потенциал соприкосновения.

Замершие друг против друга, готовые к прыжку, они молчали; Билланжи слабо царапал землю по бокам от себя, Кастрыч мелко двигал нижней челюстью.

Подземный старожил не выдержал первым. Последняя спесь слетела с Билланжи давно, вместе с последней кожурой. Восстановление подвижности не принесло ему радости, ибо он не мог ею воспользоваться. Идол, низверженный в человеческое существование, выглядел плачевно. Билланжи ужасно исхудал и покрылся лишаями; мышцы сделались дряблыми, ногти превратились в гниющие крючья. Великолепные некогда зубы крошились и таяли во рту, как состарившееся шоколадное драже. Кастрыч, хотя и тоже терпел лишения, весьма выигрывал на его фоне. Удивляясь качеству возрождения, он с тревогой подумал о коллекции, медленно оживавшей в покинутом грибном Эрмитаже. Видя, что враг пятится и готов сдаться без боя, Кастрыч захотел отработать на нем процедуру возмездия.

- Брат! Что