Роберт Хайнлайн - Дорога Славы

Мама жалела о том, что я разминулся с ними в Висбадене. В ее письме подробно перечислялись болезни детей, высокие цены на Аляске и сквозило сожаление, что им пришлось покинуть Германию. Я запихнул письмо в карман и взял “Звезды и Полосы”.

Вскоре я читал: ВЫ ТРУС? То же самое объявление до самого конца.

Я недовольно швырнул газету на столик.

Было еще три других письма. Одно приглашало меня внести вклад в атлетическую ассоциацию моего бывшего колледжа; второе

предлагало мне совет в выборе мест, куда вложить сбережения, по особому тарифу, всего за $ 48 в год; последнее было простым конвертом без марки, очевидно, переданным из рук в руки в “Америкэн Экспресс”.

В нем находилась только вырезка из газеты, начинавшаяся словами: ВЫ ТРУС?

Объявление было такое же, как и два предыдущих, за исключением того, что в последнем предложении одно слово было подчеркнуто: Вам необходимо обратиться ЛИЧНО…

Я рванул, пуская всем пыль в глаза, на такси на улицу Данте. Если действовать быстро, то времени хватало, чтобы расшифровать эти “классики” и все же поспеть на тулонский поезд. № 17 оказался без лифта; я помчался наверх и, когда уже подходил к квартире Д, встретил выходящего оттуда молодого человека. Он был шести футов роста, красив и лицом и фигурой и по виду был похож на гермафродита.

Буквы на двери гласили: Д-Р БАЛЬЗАМО — ПРИЕМ ПО ЗАПИСИ, на французском и английском. Имя на слух было знакомо и смутно фальшиво, но я не стал останавливаться, чтобы поразмыслить; я рванулся дальше внутрь.

Контора была внутри заставлена особым способом, известным только старым французским законникам и упаковочным крысам. За письменным столом сидел какой-то похожий на гнома тип с веселой ухмылкой, жесткими глазами, ободком растрепанных седых волос и самыми розовыми лицом и скальпом, которые мне доводилось видеть. Он посмотрел на меня и хихикнул:

— Милости просим! Так это ВЫ герой?

Внезапно он выхватил револьвер в половину его роста и равный ему по весу и наставил его на меня. В такое дуло мог бы свободно заехать фольксваген.

— Я не герой, — злобно сказал я. — Я трус. Я просто зашел сюда, чтобы выяснить, в чем заключается шутка.

Я отклонился, шлепнув при этом в другую сторону руку с этим чудовищным арторудием, рубанул ему по запястью и подхватил его. Потом я отдал револьвер ему.

— Не играйте с этой штукой, или я вставлю вам его, откуда ноги растут. Я тороплюсь. Вы доктор Бальзамо? Вы поместили то объявление?

— Ах-ах-ах, — сказал он, ничуть не разозлившись, — импульсивный юноша. Нет, доктор Бальзамо находится там.

Движением бровей он указал на две двери в стене слева, потом ткнул кнопку звонка на своем столе — единственный предмет во всей комнате моложе наполеоновских времен.

— Входите, она вас ждет.

— “Она”? В какую дверь?

— А, Красавица или Тигр? А не все ли равно? В конце-то концов? Герой сам узнает. Трус выберет другую дверь, будучи уверен, что я лгу. Allez-y! Vite, vite! Schnell.[29] Катись, приятель.

Я фыркнул и рывком открыл правую дверь.

Доктор стояла спиной ко мне возле какой-то конструкции у дальней стены, и одета она была в один из тех халатов с высокими воротниками, которые так любят медики. Слева от меня стоял хирургический стол для обследования, справа — шведская модерновая кушетка; повсюду были шкафчики из нержавейки, стекла и какие-то свидетельства в рамках; вся комната настолько принадлежала сегодняшнему дню, насколько ему не принадлежала комната снаружи.

Когда я закрыл дверь, она повернулась, посмотрела на меня и тихо произнесла:

— Я очень рада, что вы пришли.

Потом она улыбнулась и нежно сказала:

— Вы красивы, — и пришла в мои объятия.

ГЛАВА IV

ПРИМЕРНО минуту, сорок секунд и несколько веков спустя д-р Бальзамо — Елена Троянская на дюйм оторвала свои губы от моих и сказала:

— Отпустите меня, пожалуйста, затем разденьтесь и ложитесь на стол обследования.

Я чувствовал себя, как будто принял девять часов сна, игольчатый душ и три глотка льдисто-холодного аквавито на пустой желудок. Все, что хотела сделать она, хотел сделать и я. Но положение вроде бы обязывало к остроумной ответной реакции.

— Че? — сказал я.

— Пожалуйста. Вы тот, кто нужен, но мне все равно необходимо вас обследовать.

— Ну… ладно, — согласился я, — вам виднее, доктор, — добавил я и начал расстегивать рубашку. — Вы ПРАВДА доктор? Я имею в виду медицину.

— Да. Среди всего прочего. Я скинул ботинки.

— Но почему вы хотите обследовать МЕНЯ?

— Всего лишь из-за ведьминых отметок. О, я знаю, что не найду ни одной. Но я должна искать и кое-что другое. Для вашей безопасности.

Стол захолодил мне кожу. И почему эти штуковины ничем не обошьют?

— Вас зовут Бальзамо?

— Это одно из моих имен, — сказала она отсутствующим тоном, пока мягкие пальцы тут и там прикасались ко мне. — Точнее сказать, родовое имя.

— Постойте-ка минутку. ГРАФ КАЛИОСТРО?

— Один из моих дядьев. Да, он пользовался этим именем. Хотя оно вообще-то не его, не больше, чем Бальзамо. Дядя Джозеф очень своенравный человек и не слишком любит правду.

Она притронулась к небольшому давнему шраму.

— Ваш аппендикс удален?

— Да.

— Хорошо. Разрешите мне осмотреть ваши зубы.

Я широко открыл рот.

Лицо у меня, может, и неважнецкое, но я мог бы сдать свои зубы в аренду для рекламы “Пепсодента”. Через какое-то время она кивнула.

— Следы фтора. Хорошо. Теперь мне нужна ваша кровь.

Она могла бы для этого укусить меня в шею, и я не стал бы возражать. И не очень бы удивился. Но она сделала это обычным способом, взяв 10 кубических сантиметров из вены внутри левого локтя. Она взяла пробу и поместила ее в тот самый аппарат у стены. Он заурчал и заворчал, а она вернулась ко мне.

— Слушайте, Принцесса, — сказал я.

— Я не принцесса.

— Ну… я не знаю вашего имени, и вы намекнули, что ваша фамилия на самом деле не Бальзамо, а я не хочу звать вас Док.

Уж ясно, я не хотел называть ее Док — ее, красивейшую из всех девушек, которых я когда-либо видел или надеялся увидеть… и после поцелуя, который стер в моей памяти следы всех других поцелуев, которые я когда-либо получил. Нет.

Она над этим задумалась.

— У меня много имен. Как бы вы хотели назвать меня?

— Одно из них, случайно, не Елена?

Она улыбнулась, словно излучая солнечный свет, и я выяснил, что у нее есть ямочки. Она была похожа на 16-летнюю девчонку в своем первом вечернем туалете.

— Вы очень любезны. Нет, она мне даже не родственница. Это было много, много лет назад. — Лицо ее приняло задумчивое выражение. — Хотелось бы вам называть меня Эттарр?

— Это одно из ваших имен?

— Оно очень похоже на одно из них, учитывая разницу написания и произношения. Оно бы могло с таким же успехом быть Эстер. Или Астер. Или даже Эстрельита.

— Астер, — повторил я — Стар.[30] Счастливая Звезда!

— Надеюсь, что буду вашей счастливой звездой, — сказала она искренне. — Как вы пожелаете… Но как мне называть вас?

Теперь размышлял я. Уж само собой, я не собирался представляться как Блеск — я не комик. Армейское прозвище, которое держалось за мной дольше всего, абсолютно не годилось для ушей леди. И все же я предпочел бы его своему официальному имени. Мой родитель гордился парочкой своих предков — но разве это может служить оправданием тому, чтобы навесить имя Сирил Поль на мальчишку? Мне из-за него пришлось научиться драться раньше, чем я научился читать.

Самым приемлемым было имя, которое я получил в госпитальной палате. Я пожал плечами.

— О, Скар[31] будет вполне хорошим именем.

— Оскар, — повторила она, углубив и расширив звук “о” и поставив ударение на оба слога. — Благородное имя. Имя героя. Оскар. — Она приласкала его голосом.

— Нет, нет! Не Оскар — Скар! Рожа со шрамом! Вот за это.

— Ваше имя будет Оскар, — твердо сказала она. — Оскар и Астер. Шрам и Звезда. — Она легонько прикоснулась к шраму. — Вам не нравится ваша отметина героя? Не удалить ли мне ее?

— А? О нет, я уже к ней привык. Я по ней узнаю, кого вижу, когда смотрю в зеркало.

— Хорошо. Он мне нравится, вы носили его, когда я увидела вас в первый раз. Но если вы передумаете, дайте мне знать.

Механизм у стены ухнул и чавкнул. Она повернулась и вынула из него длинную полоску, потом, изучая ее, тихонько присвистнула.

— Это не займет много времени, — бодро сказала она и перекатила аппарат к столу. — Не двигайтесь, пока протектор соединен с вами, никаких движений и дышите неглубоко.

Она присоединила ко мне с полдюжины трубок; они прикреплялись там, куда она их прикладывала. Она надела себе на голову какой-то, как я подумал, причудливый стетоскоп, но после того как она приладила его на место, он закрыл ее глаза.