Король утра, королева дня - Йен Макдональд

гетто с названиями вроде Элмвуд-Хайтс и Мэнор-Грейндж. Малая лига порядочности и чистоты явилась со своими пылесосами и экологически безопасными полиролями в баллончиках. Энья сидела в прозрачной коробке, окруженная потеками аэрозоля и желтыми тряпками для полировки, чувствуя себя атакованной труппой пожилых французских мимов.

– Это самое… когда будете уходить, убедитесь, что все выключено и закрыто.

Она помахала скромным членам Малой лиги сквозь сверкающие стены, и вскоре ее будка осталась единственной освещенной в Стеклянном Зверинце. Она что-то нацарапала на клочках бумаги. Уставилась на календарь Джейпи – «Для знатоков ранних видов пластика». Переложила на столе листки бумаги с нацарапанными на них словами. Вырезала ножницами рисунок «зеленой коровы» и приклеила к стене. Бросила скомканные листки с нацарапанными на них словами в миниатюрную баскетбольную сетку для мусора, которую Джейпи купил ей, чтобы поприветствовать в QHPSL. Нашла свой плеер «Уолкперсон» и послушала строгие, аскетичные контрапункты Бранденбургских концертов. Написала большими жирными буквами, не спеша вырисовывая каждую на лежавшем на столе листе А2: «Ненавижу „Дейри-Крест Кримериз“. Надеюсь, вы там все подхватите губчатую энцефалопатию крупного рогатого скота».

Эффект по-прежнему был нулевой.

Настенные часы с Гарфилдом сообщили, что уже двадцать минут одиннадцатого (одиннадцатого!), и в панике она записала первые пять вещей, которые пришли на ум.

И да, она не забыла все включить и закрыть.

В лифте накрыло – Энью как будто ударили. Она ахнула, прижалась лбом к помятым металлическим стенкам, моля о прохладе, о снисхождении. Двери открылись. Она, спотыкаясь и вдыхая затхлый воздух, вышла на подземную автостоянку. Потолочные фонари в проволочных каркасах отбрасывали тревожные тени на заляпанный маслом бетонный пол и приземистые колонны, украшенные черно-желтыми предупреждающими полосами; выездная рампа изгибалась кверху и исчезала во тьме. Энья порылась в сумочке в поисках пропуска. Ее бело-зеленый «ситроен» с рисунком в виде бамбука и циновки из лозы остался последним. Казалось, идти до него по изъязвленному бетону немыслимо далеко. При каждом шаге в лобных долях взрывался ядерный фейерверк. Благополучно сев за руль, она зажмурилась и подождала, пока пульсирующая боль утихнет. Потом открыла глаза.

Воздух бурлил.

Мягкие пылинки черного света падали из бесконечности и взрывались на ее сетчатке.

Она выехала задним ходом по безрассудной траектории, направив деголлевский нос «Ситроена 2CV» на рампу.

Кипящий воздух сгустился, затвердел. У подножия рампы парило нечто, весьма похожее на прозрачную вагину.

Энья прижала пальцы к вискам и надавила с такой силой, будто пыталась вдавить их в мозг и вырвать боль.

Рот-влагалище сморщился и открылся.

Из дырки в воздухе появилось нечто, похожее на перечницу, сделанную из слоновьей плоти, ползущую на тысячах лапок красной многоножки.

Оно выбралось на автостоянку. Его верхняя часть – будь это явление и впрямь перечницей, а не чем-то еще, она бы вращалась для измельчения перца – медленно крутилась. Она была усеяна глазами. Из каждого глаза исходил луч ядовито-сиреневого цвета.

Позади этой твари, внутри рта-вагины, Энья увидела других, пытающихся протиснуться в мир, толкающихся, силящихся одолеть незримые мышцы врат. Другие: вращающееся нечто в черно-белую полоску, отчасти похожее на перевернутый рояль, отчасти – тоньше, чем лезвие бритвы. Другие: собака с головой монахини; багровое дерево с ветвями, покрытыми ртами; олицетворение проказы, сожравшей свою жертву; непонятно что, ускользающее от взгляда, но по звуку – смазанная маслом сталь, столкнувшаяся с ленточной пилой.

Лучи глаз «перечницы» скользнули по Энье; она услышала, как дробятся колокольчики и камни, почувствовала вкус меди, ощутила восторг, отвращение, головокружение и острый приступ апатии.

Энья включила заднюю скорость. Двигатель «ситроена» взвыл, когда она вырулила обратно на стоянку задом наперед. Глаза-прожекторы «перечницы», мигая, заметались по колоннам, крыше, предупреждающим знакам, фонарям на потолочных балках. Наполовину ослепнув от боли, Энья резко переключилась на передний ход, прибавила оборотов, отпустила сцепление, отчего шины завизжали и задымились. Левое крыло «ситроена» зацепило «перечницу», та кувыркнулась и упала на бок. Лежа на боку, тварь вращала глазами из стороны в сторону и безуспешно дрыгала многочисленными лапками.

Снова завизжали шины. Энья дала задний ход, нацелилась на мечущиеся лучи из глаз твари в салонном зеркале и нажала на педаль газа.

«Ситроен» тряхнуло.

«Перечница» раскололась и лопнула, разбрызгивая по бетону водянисто-голубой ихор.

Нечто вроде безголового волка, перемазанного светящимся маслом, со скрежещущей пастью, как у миноги, вырвалось из тесного влагалища, парящего в воздухе. Энья истерически завопила, опять включила первую передачу и утопила педаль газа. «Ситроен» вздрогнул, повернул. Машина врезалась в волка-миногу, и под колесами хрустнули тонкие кости. Энья вскинула руки, чтобы защититься от удара, и спустя миг галльский нос «ситроена» застрял в портале, похожем то ли на пасть, то ли на вагину.

Головная боль превратилась в жгучий взрыв, как будто внутрь черепа ударила молния.

Ее привел в чувство запах ионизированного воздуха; резкая вонь электричества и дымящейся резины. В машине накрылась вся электрика, сгорели все предохранители. Из кассетника вился тонкий дымок. Кончик антенны расплавился и потек капельками хрома.

Она понятия не имела, сколько времени прошло, – ее наручные часы остановились. Металлический корпус часов на ощупь был слегка теплым.

Она вышла из машины. Как будто ничего не случилось. Синее пятно на бетоне – возможно, гликоль из подтекающего радиатора, а сморщенная, полуразложившаяся штука за колонной – черный пластиковый мешок с мусором, забытый кем-то из Малой лиги порядочности и чистоты. Энья затолкала свой мертвый автомобиль обратно на парковочное место.

Головная боль прошла.

Без следа.

Дрожа от ночного холода в своей дневной одежде, она прошла мимо университетского забора к стоянке такси. Пара самонадеянных уличных музыкантов устроила представление на крыльце магазина, взывая к мелочи в карманах посетителей пабов и клубов. Парнишка играл на электрогитаре, подключенной к комбоусилителю в ранце; его напарница, панкушка в трико и дырявых сетчатых чулках, танцевала с поразительным гимнастическим мастерством под вкрадчивый гитарный ритм. В такси по пути домой Энья вдруг задалась вопросом, с какой стати парень нацепил темные очки, ведь полночь давно миновала; маленькие пластиковые электронные часы на приборной панели, между пластиковой фигуркой Гарфилда и пластиковой же статуэткой Девы Марии, показывали двадцать минут второго.

Дрожь настигла ее на третьей ступеньке. Она села на потертый ковер и приказала рукам не трястись. Когда наконец ей удалось открыть входную дверь, на коврике обнаружился конверт. У кремово-белой бумаги был характерный запах, который она никак не могла идентифицировать. Приклеенная записка почерком мистера Антробуса сообщала, что письмо доставил в полдень курьер на велосипеде и ввиду ее отсутствия сосед взял на себя смелость расписаться в получении. Он воспользовался своим универсальным ключом, чтобы положить письмо на коврик, и надеялся, что