Дом - Оксана Геннадьевна Бутузова

отстать. Очень уж ему не хотелось упускать машину. После долгих поисков он выходил-таки работу грузчика при мебельном магазине. Тридцать рублей в месяц и полное право выезжать по утрам вместе с Сашей на автомобиле. И еще пропадать в выходные, объясняя свои отлучки внеплановой поставкой шкафов. А мне оставался наш дом, огород с чахлыми всходами и опустевшая стоянка.

— Что, разъехались твои? — спросил Петя, когда я добралась до их дома.

— Да, работают, — привычно ответила я.

— Я вот тоже устроился на постоянную. Поваром. Готовлю похлебку для нищих, — важно доложил Петр и щелкнул выключателем. Под потолком зажглась тусклая лампочка.

— Надо же, я совсем забыла ее вкус. Кажется, он был отвратителен, — за разговором я отмечала большие изменения, произошедшие в доме, его вполне уже обжитую обстановку.

— Не знаю. Возможно. Мы-то ее не едим, — он включил плитку и поставил на нее кособокую кастрюльку с водой. Достал с полки четвертинку хлеба и отрезал мне ломтик.

— Спасибо, я сыта. Лучше дай холодной воды. Пить хочется с дороги, — я присела на табуретку. Петя устроился на нижней части двухъярусной кровати. — Как вы уже обстоятельно обжились! Электричество и все такое.

— Да. Можем себе позволить, — Петя заулыбался. — Я получаю по двадцать рублей ежемесячно, Паша — десять. Участки вон прикупили возле дороги. Тоже будем огороды разводить.

— Огород — это хорошо, — задумчиво отозвалась я. — Только мне он надоел. А ребятам и вовсе не нужен.

— А ты устраивайся к нам на работу.

— К кому это к вам?

— В наш город. Я слышал, одной конторе требуются переписчики. Аккуратные, с высоким коэффициентом.

Я и устроилась. С той поры в нашем доме у каждого завелись деньги, и мы тратили их по собственному разумению, не считаясь и не советуясь с ближним. Лично я все свои 20 рублей трачу на еду и общие хозяйственные нужды. Саша говорит, что обедает в городской столовой и что это страшно дорого, зато престижно. Но от Пети с Павлом я узнаю, что кроме столовского набора — суп, котлета и компот — Александр балуется пивом, что он хвастался перед ними и подарил пустую бутылку.

А Веню видели у развилки. Он сидел за рулем нашей машины, и Марина рядом с ним. Судя по описанию, это точно была она, несмотря даже на рыжие пряди, развевающиеся на ветру. Видимо, она покрасила волосы в тон новому морковному жакету. Как быстро эта чертовка меняет цвета! Говорили, она неплохо смотрелась в нашей машине. Веня стал слишком скрытен. Ото всех прячется, не общается с друзьями и целыми днями пропадает в настоящем городе. Чем питается, непонятно. По всей вероятности, он нашел источник другой пищи. В отличие от нас воплощает свою мечту не в журналах и не в домах. И все аргументы у него розового цвета.

Я сделала уже две ошибки. Обе в одном слове. Если не сосредоточусь, мне тут же понизят жалованье. Ну и пусть меня понизят. Пусть я буду катиться вниз, в то время как не знаю уже чьи мужчины целенаправленно едут в город. Всякий раз они довозят меня до развилки. Дальше добираюсь пешком, а они еще вместе, но только до городских ворот. Общий дом, похоже, уже не в сфере их интересов. А огород с урожаем обесценился окончательно. Половина его высохла, другая сгнила или забита сорняками. Банки в сарае остались пустыми. В газете пишут: неплодородный год. По-моему, это лишь городские сплетни. Поиск безответных виновников. У каждого свои уважительные причины. Но учитывая их, а также постоянные разъезды, единоличные покупки и несобранные плоды, мы все же покорили к осени 200-й коэффициент.

ДР мы отмечали вдвоем. Я и Саша. Впервые так уединенно и обыденно. На тарелках позавчерашняя рисовая каша, которая сильно горчит, в чайнике испитый чай. На гостей и деликатесы денег не хватило. Их просто не было, потому что никто не удосужился отложить хоть немного на праздник. Машина тоже отсутствовала, к чему мы стали уже привыкать.

— Он повез ее в город в такой день, — удрученно сообщил Саша, разгоняя рис по краям миски.

— Кого? — я прислушиваюсь к звукам, доносящимся из приемника, и совсем не хочу кому-либо сочувствовать.

— Не придуривайся! Твою подругу Марину.

— Такая же моя, как и твоя. Вспомни, ты собирался взять ее в наш дом.

— После того, как ты ее откопала и всем предлагала. Вот и допредлагалась.

— Да что ты как с цепи сорвался?

— Так… На работе неприятности, — Саша поперхнулся. — Начальник сегодня сказал, что я со своим индексом должен ему сапоги чистить, а не бумагу марать. Я там самый низкий! Полное ничтожество!

— А когда мы были землекопами, разве с нами обращались лучше?

— Нет. Но тогда я сам чувствовал себя червяком. И жил в земле, и не смел хотеть большего. А теперь… Ты пойми, он же берет самое дорогое.

— Кто, начальник?

— Да какое! Венька… Машину и деньги.

— А дом? У нас же еще есть дом.

— С одним домом никуда не уедешь.

— А с двумя?

Я достаю из тумбочки заветный журнал и подбрасываю его вверх под потолок.

— Не уедешь, так улетишь!

Журнал падает, размахивая на лету, как крыльями, особняками, машинами, дорогой мебелью. И лежит на полу, раскрытый на все той же странице с нашим будущим домом. Или прошлым. Теперь и не определить.

Возвращение

Веня вернулся. Не на ужин — совсем. Возвратился неожиданно, когда мы уже думали, что он потерян для дома. Мы выпили весь чай, а оставшуюся рисовую кашу приберегли на завтрак. Веня выглядел уставшим, он осунулся, растерял всю прежнюю веселость, и даже новые брюки с пиджаком не придавали ему уверенности и блеска. Он сидел у края стола, с кастрюлей на коленях, выуживал из нее последние зерна и рассказывал:

— Я заехал к ней сегодня после работы, хотя мы не договаривались. Она сказала, у нее дела. Но мне очень хотелось видеть… Нет, не ее дела, об этом я не беспокоился. Просто хотел знать, что все в порядке. И вот подъезжаю и наблюдаю довольно странную картину. На участке полно охранников. Все при параде — брюки со стрелками, белые нейлоновые рубашки, разноцветные галстуки, начищенные ботинки. И что бы вы думали, они делают? В жизни не догадаетесь. Таскают кирпичи! Прямо в своих чистоплюйских накрахмаленных нарядах. Перетаскивают со стоящего на дороге прицепа к дому и складывают возле крыльца горками. При этом пыхтят от натуги, явно никогда этим раньше не занимались. Зрелище настолько нелепое, что какое-то время я сидел в