Степь и Империя. Книга III. Фракталы - Балтийский Отшельник

и однажды ее посетил один из удельных князей, известных жестокостью и буйностью нрава. Очарованный приемом и кукольной прелестью девочки, он вызвал ее мать и сообщил, что в день, когда девочка достигнет девятого года жизни, он напишет с ней официальную запись и заберет во дворец наложницей. И это было ужасное горе! В чем же горе, спросил я? Статус официальной наложницы князя гарантировал спокойную и безбедную жизнь. Увы, ответила мне женщина, всё это так – но у какого-нибудь другого князя! Еще ни одна жена или наложница не прожили у него дольше двух лет. И тогда она вспомнила обо мне, но я уже покинул страну Амаро. Тогда мать собрала вещи, взяла дочь и кинулась за мной. Но при чем тут я? «Господин, - сказала женщина, - моя дочь могла бы стать лучшей в своем ремесле. Но больше ничего не добилась бы в жизни. Быть лучшей среди отверженных п'фу'ассай? Стать высшей среди низших? Это не та судьба, которую любящая мать хотела бы для дочери! Но если ее коснется Ваше искусство, господин, то она станет единственной в мире, уникальной, бесценной. Она станет слишком дорогой для не самого богатого из уездных князей страны Амаро – и, поэтому, недоступной для него. За право владеть ею будут торговаться богатейшие и сильнейшие люди Мира, и будут хранить ее, как сокровище, в драгоценной шкатулке, украшать золотом и заворачивать в шелка. И Ваше искусство, господин, и Ваша слава, поднимутся на новую высоту под небом всего Мира! Самый искусный гранильщик не сделает из гранита бриллианта. Для этого нужен алмаз. А я привезла вам, господин, подлинный алмаз невиданных ранее размеров и чистоты!»

- Я был вынужден признать правоту ее слов, и они понравились мне своей разумностью. Тут явился помощник кади и спросил, почему такая срочность? И я спросил женщину, почему такая срочность? Тогда она сказала, что сегодня истекает последний день восьмого года жизни дочери и если до исхода дня запись не будет внесена в официальные книги, слуги князя могут похитить девочку, и тогда она будет потеряна навсегда и неминуемо погибнет. И мы написали договор, и помощник кади заверил его, и девочку увели в покои для рабынь. Тогда женщина сняла с головы вдовий платок и стала на колени и сказала: «Господин, не желаешь ли ты купить еще одну рабыню? Но за нее придется заплатить полную цену. Ибо я мастерица своего дела и знаю хитрости и способы, и я смогу учить твоих рабынь и доходы твои увеличатся». И назвала она цену, которая заставила меня задуматься. Виделась мне в этом некая хитрость, но я не мог понять, в чем она. Я прямо сказал женщине, что я не могу впустить в дом лживую рабыню. Либо пусть расскажет сама, в чем тут дело, либо может идти на все восемь сторон! Но она ответила, что нет тут никакой хитрости, но нужно ей заплатить выкуп хозяину лилейного дома, и ни монеты не оставит она себе, все отправит через менял. Мы пошли к менялам, и помощник кади пошел с нами, и там я дал нужную сумму, и меняла написал договор, и тут же в лавке менялы она одела мой ошейник, и сбросила одежду свободной женщины, и вернулась в мой дом уже на цепи, как покорная рабыня. Таков история этой девчонки, гость мой! И скажу тебе по правде – у этой рабыни есть недостаток, но только один. Чтобы мы не делали с ней, лишь одного нам не удастся увидеть никогда – смущения. Ибо чем можно смутить дитя, выросшее в лилейном доме столицы страны Амаро?

***

На протяжении этого путанного рассказа, хозяин рабыни разглаживал и пропускал между пальцами веревки, мял их и снова разглаживал. Удивительно, но в его движениях сквозила подлинная нежность. Так гладят по голове любимого ребенка, ободряя его. Или поглаживают коня, заждавшегося быстрого бега. Или поощряют рабыню, угадавшую желание хозяина...

И точно.

Положив на колени веревку, он собрал струящиеся волосы рабыни в один толстый шелковый поток, и завязал их рыхлым узлом на затылке. И в этом его движении была та же замедленная тягучая нежность.

Лишившись плаща густых черных волос, укрывавшего ее спереди и сзади, рабыня стала еще беззащитнее – если это возможно. И еще желаннее. Обнажившаяся линия плеч и шеи, небрежный узел на затылке, отдельные пряди, упавшие на висок – все это убрало последние оттенки искусственности и ритуальности, сделало коленопреклоненную девушку естественнее и – еще доступнее.

Глаза 'Жка налились кровью, и он попрощался с остававшимися крохами рассудка. Ничего, кроме непереносимого желания наброситься на эту девку, его уже не тревожило. Наброситься и растерзать, как хищник – добычу!

Хозяин же, напротив, смаковал предвкушение. Еще недавно бурливший суетливыми движениями и быстрыми речами, он притих, как горная река, вырвавшаяся на широкую равнину.

Ладонями огладил шею и покатые плечи рабыни, радостно принявшей это прикосновение. На ощупь обвел пальцем кромку губ, позволил рабыне поймать и облизнуть палец. Рабыня в непритворной радости прикрыла глаза от ласки господина.

Девушка плыла и плавилась под руками хозяина, а вынужденный наблюдать все это 'Жк погружался в пучину безумия...

Но вот хозяин снова взял в руки веревку.

- Ты думаешь, веревка нужна мне? - 'Жк вздрогнул, с невероятным трудом отводя взгляд от женского тела. - Нет, веревка нужна ей!

***

- Да, веревка нужна ей! Необходима! Прямо сейчас! – говоря это, то пришептывая, а то – почти выкрикивая, хозяин придвинулся вплотную к узенькой спине рабыни. – Девочка думает, что знает все о науке страсти… О-о, как она ошибается! Как ошибается! Она еще ничего не знает о собственных желаниях… Но сейчас, сейчас! Мы раскроем в ней ее рабскую природу. Мы сделаем из тебя девочка, истинную рабыню! Идеальную рабыню!

Под эти шепоты-выкрики, похожие на камлания шамана, вызывающего духов, он пересел на самый край лавки, вплотную к стоящей на коленях девушке, почти обнимая коленями ее хрупкие плечи. Вновь задумчиво протянул сквозь пальцы сложенную вдвое простую веревку. И тут внезапно вспомнил о своем госте.

- О, я и забыл, что ты ничего не знаешь о Пути Веревки. Просто смотри. Это очень, очень возбуждающее представление. У амаро существуют специальные мастера. Их приглашают во дворцы правителей и в богатые дома, как музыкантов или рассказчиков. Я так не умею, и даже не буду учиться. Для меня все слишком просто – есть веревка, и есть