Почти идеальный мир - Лоран Гунель

попытки забыть то, что Давид теперь знает, будут тщетны. Ему предстояло испытание, которого никак не смягчить. Предстояло важнейшее решение, которого никак не избежать. А ведь принимать решения он остерегался всю жизнь.

Он бы, пожалуй, предпочел ничего не знать, не задавать себе никаких вопросов, ни в чем не сомневаться и дальше с удовольствием пребывал бы в неведении, наслаждаясь сладостью иллюзий и ленивым душевным покоем.

Но жизнь хитра и упряма. Она норовит осветить все темные уголки души, рассыпая по дороге события, которые вынуждают нас приручать своих демонов. Невозможно лишить себя опыта, к которому стремится душа. Невозможно жить счастливо, избегая уроков, которые должна преподнести жизнь.

Давид открыл глаза.

Решиться.

Его вынуждают решиться. Вынуждают рубить с плеча, сделать выбор, который изменит всю его жизнь в корне.

Это же настоящая пытка.

И надо вынести ее, чтобы почувствовать себя человеком и доказать, что ты человек…

Он встал и сделал несколько шагов по комнате. Все глаза устремились на него – все ждали его решения. У него под ногами раскинулся город. Ухоженные небоскребы выстроились в ряд, как шахматные фигуры перед началом партии, и узкие ленты газонов между небоскребами тянулись куда-то в бесконечность, складываясь в зеленые квадраты. Давид пробежал взглядом по зеленой ленте и вдруг увидел зоопарк. Отчетливо различил высоченные ограды, а на заднем плане…

Слонов.

Он глаз не мог отвести от этих величественных, безмятежных животных, о которых Аристотель говорил, что они «обладают острыми чувствами и превосходят других животных всем прочим разумением»[20]. Вдали угадывался их неизменный, тщетный хоровод за оградой. Эту ограду им никогда не преодолеть, и она навсегда урежет их существование до узкой, спокойной и неинтересной жизни. «Умереть – это ничего, – писал Виктор Гюго. – Ужасно не жить»[21].

– Я еду, – объявил Давид.

38

Эрик Рюссель неохотно поставил бутылку «Сен-Рафаэля» на место в мини-бар. В конце концов, аперитив лучше, чем виски. Однако ему не хотелось напиваться перед коллегой. Кевин сидел напротив, на другом конце стола, и докучал ему своими «гениальными» идеями относительно нового пути развития программы… Многообещающая идея, в которой заключена их последняя надежда, и еще несколько часов назад она увлекла бы Эрика.

Но сейчас он все пропускал мимо ушей. Он старался сосредоточиться на предложениях этого хлыща, который мнит себя победителем, – паршивец он, а не победитель! – но тщетно. Эрику словно вдруг разонравилось его ремесло… То самое ремесло, которое он обожал каких-нибудь два часа назад. Да уж… ремесло дерьмовое. Похоже, встряхивают нас по утрам, мотивируют изо дня в день не только наши дела, но и смыслы, которые мы им придаем, высшие цели наших дел. Мало заниматься чем-то интересным – надо еще верить в то, что делаешь. В конце концов, может, это и отличает нас от машин. Машины не просто со многими задачами справляются лучше нас – вдобавок машинам не нужно верить в то, что они делают. Смыслы им ни к чему…

На столе зазвонил телефон.

Эрик ответил и включил громкую связь. Черт с ней, с конфиденциальностью.

Секретарша перевела его на министра. Опять министр.

– Лизнер отказался возвращаться, – сообщил тот. – Убедить его вряд ли удастся. Но поскольку он дружен с Изгоями, мы не можем идти на риск. Нельзя, чтобы он поделился с ними сведениями. Приказ о его аресте уже готов.

– Арест? На каком основании?

– Мы прошерстили всю его жизнь, чтобы найти хоть какое-то. Изучили все, от команд, которые он давал холодильнику, до телефонных звонков. Не забыли и веб-сайты, которые он посещал, и детали его визитов в «Номера», все его передвижения, все встречи…

– И наверняка ничего такого не нашли. Типичный парень, которому не в чем себя упрекнуть.

– У всех найдется, в чем себя упрекнуть.

«Ясное дело, – подумал Эрик. – Еще одна черта, отличающая нас от машин».

– В данном случае, – снова заговорил министр, – мы обнаружили, что своей сообщнице из Изгоев он предоставил электронный чип кузины. Она повинна в незаконном присвоении идентичности, а он – в соучастии. В обоих случаях это тюремное заключение.

★

Кевин вернулся к себе за стол, спрятался в относительном уединении за офисными перегородками. Он не верил своим ушам.

Давид в тюрьме…

Он снова и снова разматывал в памяти все, что произошло. В это трудно было поверить. Как они могли принять такое решение? Зачем же доходить до таких крайностей? Давид никогда не передаст за рубеж сведения о своей криптографической работе. Это не в его духе, он не такой. Давид – человек порядочный.

Едва Кевин сформулировал эту мысль, как она вернулась к нему бумерангом:

А ты? Ты-то сам порядочный?

На какой-то миг Кевина охватила дрожь, но он взял себя в руки.

Ну да! Он бы не стал руководителем проекта, если бы Давид не отдал ему свои наработки. В конечном счете, Давид сам его выбрал!

Это ясно… И все же… Если бы Кевин не подстроил все так, чтобы демонстрация Давида провалилась, тот бы, наверное, прекрасно ее провел и уже руководил бы проектом сам.

Кевин вздохнул.

Давид в тюрьме…

Это ужасно.

Кевин почувствовал, как в нем нарастает напряжение. И чем больше он отмахивался, чем больше оправдывался – «это честная игра», «любой на моем месте поступил бы точно так же», «на войне как на войне», – тем больше чувство вины овладевало им и распространялось по всем уголкам и извивам его совести.

★

Давид обернулся:

– Я кое о чем позабыл.

– О чем? – спросила Эмили.

– У меня же теперь нет машины! Ее отобрали.

Наступило недолгое молчание.

– Надо арендовать другую.

– С большим багажником! – добавил Миотезоро. – В моем разве что котенок поместится.

– С большим багажником… – задумчиво повторил Давид. – А что, Миотезоро, ты сам-то не хочешь уехать с нами?

Тот отрешенно улыбнулся:

– Нет, я остаюсь. Меня с души воротит от того, что я узнал, но теперь я предупрежден и, наверное, при известной хитрости можно выкрутиться, избежать манипуляций и выйти сухим из воды. Я объявлю атомную войну куки-файлам, залеплю камеры на компьютере и телефоне и стану асом контрразведки.

– Тебе виднее.

– Моя свобода – прежде всего свобода внутренняя. Я понимаю все, что вы говорили о прогрессе, который должен прежде всего быть гуманным. Я хочу развить интуицию, научиться прислушиваться к телу, не бояться сомнений, не стыдиться промахов и все такое, смело принимать решения, самому отвечать за свои ошибки… Короче, я буду работать над собой и превращу недоделанное существо в состоявшегося, мудрого человека во всеоружии.

– Только и всего!