День Благодарения - Илья Витальевич Горячев

ни разу не терял контроля, да, но в человеке-то все эти сценарии постоянно возникают, крутятся и реализуются. И днём, и во сне. Такой постоянный фон. Профессиональная деформация, выгорание и всё такое, ага.

– А как ты воспринимаешь меня? – Диана взяла его ладонями за щёки и заглянула в глаза. Она не отводила взгляд и не моргала.

– Liebe ist Krieg, как когда-то пел словенский «Лайбах». – Он не договорил и утонул в её губах.

Когда сумерки накрыли поляну, следы пикника были тщательно убраны, а Иван и Диана были готовы тронуться в обратный путь, она спрсила, надевая шлем:

– Иване, один вопрос, – он с готовностью кивнул, – только обещай, что ответишь честно, – сказано это было предельно серьёзным тоном, но крошечные бесенята, что мелькнули в зрачках, выдавали её с головой.

– Обещаю, обещаю… – Он снимал «Волка» с подножки.

– Ты что, правда, смотрел «Спанч Боба»?

Его хохот разнёсся по лесу, распугивая птиц и мелких зверушек.

* * *

Солнце пробивалось сквозь неплотно закрытые жалюзи госпитальной палаты и яркими полосами высвечивало лежащего на кровати человека, опутывавшие его приборы, провода и бинты. Пациент напоминал частично распелёнатую мумию. Мумию, у которой сперва слегка дёрнулась рука, ещё через несколько минут задрожали веки. Монотонный писк медицинских датчиков участился. Ещё через пару минут Клод с усилием разлепил глаза. Свинцовая тяжесть давила на глазные яблоки. Сознание возвращалось медленно. Вокруг всё плыло. Он постарался сфокусировать зрение, получилось слабо. Попытался произнести команду и включить свет – из горла вырвалось какое-то перхающие карканье. Попробовал щёлкнуть пальцами – неожиданно удалось! Но вместо света на противоположной стене включилась ТВ-панель – на экране высветился радужный логотип федерального новостного канала 24/7 Live.

…Прозак-кола в новой банке – плюс сто миллилитров жидкого спокойствия бесплатно! – компашка на экране с восторгом упивалась эликсиром оптимизма. После бодрого завершающего джингла стартовал очередной блок новостей. Напористый голос с резкими модуляциями комментировал кадры, стандартно иллюстрирующие официозную политическую мощь:

…Сегодня в Конгрессе, – на экране появилось жёлто-золотое здание Капитолия, – состоятся слушания в первом чтении спорного законопроекта о допустимых формах позитивного рабства, внесённого либертарианской фем-фракцией Прогрессивной Демократической Партии. По мнению экспертов, эта инициатива не найдёт поддержки у большинства конгресс-персон. К другим новостям…

Дверь бесшумно открылась.

– Мистер Сантклауд, вы очнулись!

Клод с усилием повернул голову. На пороге палаты стояла миниатюрная медсестра в тонких очках в металлической оправе и с огненно-рыжими волосами, причудливо уложенными в гладкую причёску. На его лице возникла слабая тень улыбки. Он попытался ответить, но у него опять ничего не вышло. Девушка подхватила стакан, налила из кулера воды и аккуратно напоила Клода, придерживая его затылок изящной ладонью. Поставив стакан на столик, она сказала:

– Меня зовут сестра Хлоя Бёрнс, можно просто Хлоя, вы находитесь в госпитале Святого Мартина, Де-Мойн, свободная Айова.

Она включила свет, поправила его одеяло, выключила ТВ, на миг скривившись, когда её взгляд скользнул по экрану, одновременно пробежалась по показаниям медицинских приборов и что-то отметила в блокноте. Клод залюбовался её ловкими уверенными движениями, а её мелодичный голос показался ему перезвоном колокольчика.

– Вы идёте на поправку, мистер Сантклауд. Когда вас привезли неделю назад, вы были совсем плохи. Вы помните, как к нам попали?

– Фрагментарно, мисс Хлоя, очень фрагментарно. Ощущаю себя выстиранной в прачечной тряпичной куклой, – Клод ещё раз постарался имзобразить на лице улыбку, но получилась, скорее, жалостливая гримаса.

– Всё будет хорошо, – в её голосе звучала уверенность, – сейчас я принесу лёгкий ланч, вам надо поесть. И никаких возражений! – в корне пресекла она его жалкие попытки оказать сопротивление.

Наутро в палате появился ещё один посетитель – собранный лаконичный доктор. Вообще Клод опасался белых халатов, но этот округлый, лысеющий человек слегка за пятьдесят почему-то внушал доверие. Может быть, потому, что говорил подчёркнуто правильно и не называл пациента «чувак», как все те муниципальные врачи с дредами и пирсингом на лице, с которыми ему, к несчастью, доводилось сталкиваться в Бостоне. Один такой вообще говорил только на «эбоникс» и чуть не отправил Клода с вывихом руки на операционный стол – удалять аппендицит. А сейчас его осматривал настоящий профессионал, из чьих коротких, точных реплик Клод узнал, что ему предстоит ещё как минимум две операции по пересадке глубоко обожжённых тканей, а потому провести на больничной койке ему придётся не меньше трёх месяцев. Долгих однообразных месяцев, наполненных пустой скукой и медицинскими процедурами.

Зато следов от страшных ожёгов не останется вовсе. «Будете у нас, как новенький», – обнадёжил его доктор на прощание. Клод тяжело вздохнул – несмотря на хрустящие свежие простыни перспектива так долго валяться на этой кровати его абсолютно не прельщала.

Чуть позже в палату принесли объёмную корзину с фруктами, и со словами: «Ваши друзья вам тут кое-что передали, мистер Сантклауд», – оставили её на столе. Между ананасом и манго была вставлена открытка с мультяшным щенком с пуговичками вместо глаз. Внутри каждый член команды написал что-то ободряющее, ну или просто нарисовал забавную рожицу как Флеш, в которой угадывался марячок Папай. Даже Олаф, суровый викинг, отметился скупой фразой наискосок: «Желаю скорейшего возращения в строй, проспект».

А Ави просто вложил в открытку аккуратный светло-синий конверт. Клод разорвал его и обнаружил внутри напечатанный на тонкой, почти прозрачной бумаге банковский чек с солидной цифрой, на полях которого карандашом было нацарапано всего лишь одно слово – «Компенсация». Сразу стало веселее. Не то, чтобы это было так уж важно, но Клод понимал этот язык, и подобная благодарность была ему приятна, к тому же увеличение банковского счета всегда укрепляло его уверенность в себе.

Поднимало настроение и общество очаровательной Хлои. Он почти что сразу запомнил её шаги, а потому всегда знал, когда она приближалась к двери его палаты. Сперва она заходила проверить пациента три-четыре раза в день, с каждым разом задерживаясь всё дольше и дольше, потом стала забегать ещё чаще и без формального повода – просто поболтать, а после того, как услышала у него в палате свой любимый ретро-трэк невероятно стильной Нины Хаген из прошлого века – девушка всё свободное время, которого внезапно образовалось подозрительно много, стала проводить в компании Клода. Он был занятным, даже несмотря на смешной акцент, который со временем Хлоя стала находить даже очаровательным.

Как-то в мае, когда весна была на самом излёте, а операции были уже позади, и Клод совсем пошёл на поправку, парочка гуляла в глубине аллей тенистого госпитального парка, разбитого в стародавние времена ещё при французах[79]. Хлоя рассказывала о своём размеренном, однотонном детстве в пригородах Солт-Лейк-Сити,