Дом - Оксана Геннадьевна Бутузова

— Тогда и Петю позовем, — выдает Веня.

— Какого еще Петю? — мой черед удивляться.

— Ах да, с этими досками совсем забыли тебе сказать. Мы сегодня с одним парнишкой познакомились на стройке. Он только начинает…

— Но хороший паренек, — подхватывает Саша. — Шустрый, выносливый, короче, перспективный. Звал нас в гости. Вот заодно и его пригласим.

— Нужно поддержать человека, — поддакивает Вениамин.

— Валяйте, поддерживайте, — я встаю, чтобы вновь взяться за свою ношу.

— Что, впрягаемся? — Саша тоже поднимается. — Хотя здесь говорят: своя ноша не тянет.

— Еще как тянет, — вздохнул Веня. — К дому тянет…

Я просыпаюсь ночью от привычного шума и осторожно приподнимаюсь с веток, скомканных у изголовья. С угла крыши свешивается целая стена из дождя, и на кровать попадают только отдельные капли. Если заделать щели, то вообще ничего падать не будет. Вода настойчиво бьется о дерево, но оно стоит прочно. А я все смотрю на просвет между восточной стеной и навесом, в который хлещет дождь. Завтра его уже не будет. И дождя, и просвета, потому что завтра у нас будет законченный дом. Наш первый настоящий дом в четыре квадратных метра с крышей и дверью. Потом надо обязательно сделать сток для отвода воды или водосточную трубу. А еще лучше… Опять меня понесло. Но я не виновата. Я теперь гораздо острее чувствую приближение новой, более уютной и сладкой жизни с пружинистыми диванами, марципановыми булочками и чайным сервизом из ста четырнадцати предметов. Под шепот спустившихся грез я засыпаю.

Ночной ливень плавно перетекает в нудную предрассветную изморось. Не самая приятная погода для долгожданного завершения дела. Но, видно, другой погоды не дано, и мы принимаем эту. С последними этапами возведения крыши ребята справляются быстро — сказывается опыт. Веня залезает наверх и, соревнуясь в ритмичности с дождем, стучит булыжником по мокрым шляпкам гвоздей. Совсем немного музыки из камня, дерева и железа — и крыша готова. Так же легко прибиваются три поперечные доски в дверном проеме. Две сверху, над головой, одна снизу, что-то вроде порога. Но сама дверь не вписывается в рамки предыдущих конструкций. Это не стена и не кровать, а куда более сложный элемент, можно сказать, механизм. Никто из нас еще не имел дела с дверью. Я пытаюсь припомнить вход в бараки, на который смотрела с большой надеждой. Но тогда я жаждала лицезреть не обшитые доски, а работодателя с лопатой. Его я хорошо помню, а двери — нет.

Как бы то ни было, мы сколотили дверное полотно из трех длинных досок и двух поперечин и прибили петли. Потом я и Веня держали конструкцию на весу, а Саша прибивал концы петель к правой стойке. Когда он крикнул: «Отпускайте!» — я задержала дыхание и мягко оторвала пальцы от дерева. Веня тоже уже не держал. Дверь тихонько заскрипела. Высота и ширина позволяли ей гулять и в ту и в другую сторону беспрепятственно. Сашин технический ум изобрел приспособление из гвоздей, позволяющее закрывать дверь как изнутри, так и снаружи. Мы вбили по гвоздю с обеих сторон полотна и изогнули в виде петли, а стенку продырявили одним большим гвоздем насквозь и тоже загнули концы. Получился настоящий засов.

Чтобы проверить его в действии, мы несколько раз выходили на улицу, не обращая внимания на дождь, затем заходили обратно. Дверь работала исправно, и мне страшно нравилось открывать и закрывать ее.

— Ну, кто пойдет за служителями будки? — спрашиваю я, стряхивая с платья дождевую воду и собираясь зайти под крышу.

Желающих не было. Пришлось бросить жребий, который оказался благосклонным ко мне и Саше.

— Что ж, я пойду, — смирился Веня, не преминув напоследок попользоваться дверью. Сделал небрежный шаг к ней, повернул гвоздь, открыл, переступил порог, закрыл… и наконец ушел.

Мы сидели на кровати, обживаясь и исследуя наш дом изнутри, и настолько погрузились в созерцание каждого его уголка, что раздавшийся снаружи стук показался каким-то потусторонним.

— Войдите! — прокричали мы оба.

— Так, так! — смотрители заглянули через порог, но дальше прошел только Веня. — Видим, видим. Теперь действительно поздравляем.

Они в темно-серых блестящих плащ-палатках, потому что дождь еще накрапывает. Помимо этого над человеком с журналом держат большущий черный зонт. Он величиной, наверное, с нашу крышу и явно не на рынке куплен. У них вообще все вещи не оттуда. Конечно, с таким куполом сложно подойти вплотную к нашему сарайчику. Человек держится поодаль и все записывает. Остальные продолжают говорить.

— Первый дом — это большое достижение. Он, без сомнения, стоит десятого номера.

— Ага, первый… Ага, десятый… — смущенно улыбаемся мы. Дай бог, не последний.

— С десятым индексом вы сможете получить более квалифицированную работу. Кроме того, мы даем вам еще один номер.

— Еще один номер?!

— Номер дома. Он присуждается только законченным сооружениям. Итак, номер вашего дома равняется… — они сверились со своими анналами, — восьмистам пятидесяти четырем. Советуем записать.

— На чем? — удивляемся мы.

— На доме, разумеется. Лучше всего краской, и предпочтительно белой.

— И что будет, когда мы напишем? — Саша привык идти до конца.

— А вот увидите! — они таинственно улыбаются и уходят, оставляя нас в раздрызганных чувствах и с раскрытой настежь дверью.

Мы пытаемся собрать все наши ощущения и осмыслить их. Сегодняшние приобретения впечатляют. Помимо новых возможностей, новых работ, новых вещей 000 010 означает еще и то, что впереди у нас маячит уже не пять нулей, как было раньше, а всего четыре. Один ноль мы преодолели. Никто не спорит, что следующие взять будет намного сложнее. Пройти девяносто цифр к ряду — это даже не зиму пережить, когда просто лежишь на боку и разгоняешь внутри себя жизнь.

А еще этот непонятный номер дома. Кому он сдался на практически безлюдной, необжитой дороге? Наблюдатели и без того каждый гвоздь у нас изучили. Однако мы послушались и сходили в город, где добыли немного белой масляной краски — пошли в ход припрятанные деньги. Попеременно окуная концы веток в тягучую жидкость цвета тающего снега, Саша, Веня и я рисуем нашу новую данность на южной стене, выходящей на дорогу. Все-таки номер — это единственное в доме, что не стоит скрывать ни от кого, потому что он не говорит ни о чем: ни о достатке, ни о привязанностях, ни о том, что находится внутри. Мы стараемся сделать его пожирнее. Но Саша слишком размахнулся. Его правый восьмерочный полумесяц съехал набок. Вене приходится брать цифры в свои руки. Он рисует очертания всех трех легкими ровными движениями, а мы уже только закрашиваем внутри.

Ветки тонкие,