Дорис Лессинг - Браки между Зонами Три, Четыре и Пять

— Да, они печальны и томятся в одиночестве, — шептала Эл-Ит. Обе говорили шепотом, хотя были здесь вдвоем, и их никто не мог услышать. — Кобыла в стаде жеребцов чувствует свое одиночество, но не понимает, в чем тут дело, так и будет стоять дрожа, надеясь услышать доброе слово или голос, но слышит только тишину. Жеребец будет мотаться по степи из конца в конец, гонимый пустотой. Целое стадо рогатого скота одновременно поднимет головы и прокричит о своем страдании…

— Все это я слышала, Эл-Ит, слышала от них, — шепотом призналась Мурти.

— А потом вдруг с холма побежит отара в тысячу овец, а за ними пастухи, крича и успокаивая своих подопечных. Наши животные чувствуют какую-то ужасную потерю, Мурти… но становится ли им лучше, избавляем ли мы их от боли?

Мурти покачала головой и вдохнула:

— Не думаю.

— У нас по-прежнему нет надежды? Дети больше не рождаются?

— Все так, как было. Эл-Ит, прошло еще очень мало времени с тех пор, как тебя в первый раз отправили в другую зону. Тебе кажется, что это было давно?

— Очень давно! О, как много времени прошло. — И слезы потоком хлынули из глаз Эл-Ит.

— По-твоему, слезы и печаль — это нормально для нашей зоны? — зло спросила Мурти.

— Нет, конечно, ты права, сестра.

— Разумеется, если сейчас твой долг — поехать туда, в чужую страну, познать слезы и печаль и…

— Ты не знаешь ничего, Мурти! Ты и представить себе этого не можешь!

— Не могу. Но ведь не мне приказали вступить в этот брак, Эл-Ит! Я уверена, что ты выполняешь свой долг, очень высокий, куда уж остальным до такой утонченности. Но нас-то зачем отравлять своей печалью?

Мурти говорила жестко и злобно, даже яростно. Эл-Ит поняла, что ее прекрасная сестра, ее второе «я», была так же тверда в защите интересов государства, как и она сама была всегда. И сейчас именно Мурти воплощала и заключала в себе эту страну, это государство.

Эл-Ит прошептала:

— Наши животные были в печали в беспокойстве еще до того, как я отправилась в Зону Четыре.

— Это верно. Но теперь ты вернулась оттуда, как будто окутанная черным облаком. Видела бы ты его, сестра моя! Нет. Ты не должна возвращаться до тех пор, пока…

— Пока что? Я не своей воле подчиняюсь, а Их.

— Против этого я не спорю, — кивнула Мурти. — Но могу сказать тебе, что ты несешь с собой заразу. Ты не виновата. Ты ни в чем не виновата, Эл-Ит. При чем тут ты? Но тебе поручено сыграть роль. Ради всех нас.

Эл-Ит согласно кивнула. Не глядя больше на сестру, она открыла дверцы шкафа, начала запихивать в седельные сумки предметы первой необходимости и множество разных нарядов.

— А что вы делаете для организации фестиваля песен и сказаний?

— Он так важен?

Эл-Ит быстро обернулась и выразительно посмотрела на сестру:

— Еще бы, это очень важно. Очень.

— Тогда я этим займусь. А какую роль играет этот фестиваль, ты знаешь?

— Тебе придется разобраться самой, — Эл-Ит сказала это с той же униженной просящей интонацией, которая чуть раньше огорчила сестру. — В старинных текстах заложено что-то, и надо это уловить. Мурти, я это знаю, я знаю это точно… — И подошла совсем близко к сестре, забыв, что между ними теперь дистанция. Но в помещении уже стало темно. За высоким окном чернела очень темная ночь, на небе появились звезды.

Мурти отступила на шаг, подальше от этого заразного существа. И встала неподвижно.

— Ну, и в чем там дело?

— Что-то мы с тобой должны были сделать. Но не сделали.

Теперь сестры едва различали лица друг друга. И наклонились поближе, чтобы лучше видеть.

— А что именно, не знаешь?

— Предполагаю. Это как-то связано с той синей страной за горными цепями на северо-западе. Но что, Мурти? Что же? В этом вся соль. Но мы обязательно должны выяснить, в чем наше предназначение.

Сказав это, Эл-Ит развернулась и выбежала из комнаты, понеслась вниз по лестнице на первый этаж, проскочила через Зал Заседаний и еще дальше, пока не добежала до широких белых ступеней, пролетела по ним, оказавшись уже на площади, завернула за угол здания, в переулок, оттуда в конюшни, где отыскала своего коня. Вскочила на его спину и поскакала через город, всю ночь скакала и к восходу оказалась на вершине перевала, потом дальше — через степь и к вечеру оказалась на границе. Но барабан не бил. Это она знала. Так что Эл-Ит спешилась, отыскала ручей и пастбище для своего Йори и просидела там в одиночестве всю ночь, наблюдая за движением звезд. Ей не было въезда в Зону Четыре: еще не пришло время. А своей стране она оказалась не нужна.

Вот так наша королева, Эл-Ит, странствовала между зонами, не узнаваемая никем, не зная, ни что от нее требуется, ни какое ее ждет будущее, голодная, замерзшая, в полном одиночестве, с ней был только ее верный конь. Йори прилег на лужайке, и Эл-Ит свернулась возле его теплого бока калачиком и ждала восхода солнца.

Она напевала про себя:

О, печаль, скажи, каково твое имя?Если б я это знала,Я бы тебя напитала,И ты бы уснула, забыв о людях…О, горе, скажи мне, взялось ты откуда?Знаю, плохо вдали от земли родной,Хочешь, тебя отведем мы домой?И ты навеки о нас позабудешь…

Эл-Ит проснулась рано, с восходом солнца, и так и лежала, свернувшись клубочком в траве на берегу реки, словно зайчонок, брошенный матерью, а ее конь пасся поблизости. Она натрясла мелких семян из головок трав и съела их на завтрак, напилась воды из ручья и села, рассматривая горы своего королевства. Эл-Ит мечтала объехать страну вдоль и поперек, осмотреть запад и восток, север и юг, где растут виноградники и оливковые рощи, чтобы затем вернуться сюда, где она находится сейчас. Как разнообразна, богата и удивительна эта ее страна, из которой она сейчас изгнана, где она не нужна в данный момент. И королеве остается только бродить по ней и напряженно думать. Она, Эл-Ит, прекрасная королева-изгнанница, никому не нужная, сидела у реки, пытаясь вспомнить, как долго она наслаждалась всеми этими благами. Но не могла.

Весь день Эл-Ит ждала, лицо запрокинув вверх, глядя на высокие горные пики, а ночью ее конь улегся снова, и она рядом с ним, укрывшись за крупом Йори от секущего ветра, который с закатом поднялся из восточных низин. Она слушала сильное биение его сердца и представляла себе, что это бой барабана доносится из павильонов Бен Ата. Но этого звука Эл-Ит не слышала. А сам Бен Ата в одиночестве бродил по пустому павильону и по парку вокруг фонтанов, ожидая, как и она, когда забьет барабан.

Но барабан молчал.

Шли дни.

В светлое время дня Эл-Ит бродила возле ручья, следила, как птицы плещутся и скользят по поверхности воды, или сидела, уставясь неподвижным взглядом на горы. Иногда в свете дня они казались могучими и кряжистыми, и ясно были очерчены все ущелья и каменистые утесы. Но временами, они словно бы парили, сияющие и призрачные, и их вершины и очертания сливались с синевой неба. Ночами Эл-Ит находила прибежище возле своего коня, но не спала, а пела жалобные песни изгнанницы и прислушивалась, не гремит ли барабан.

Но из павильонов Бен Ата все еще не доносилось ни звука.

Теперь Эл-Ит потеряла ощущение времени, а оно все шло. Королева задумывалась, уж не ошиблась ли она. Возможно, ее пребывание в стране Бен Ата закончено, и она теперь обречена слоняться здесь до самой смерти. Но потом Эл-Ит вспоминала, что у них будет ребенок. А, может, она и тут ошиблась, потому что существо в утробе ничем не давало знать о себе. Ну ладно она сама, но ведь ребенок-то важен и необходим Надзирающим.

Или, возможно, это наказание, определенное свыше… Когда эта мысль все чаще стала приходить в голову Эл-Ит, она ее усиленно отгоняла, потому что помнила: в Зоне Три такие мысли считались признаком душевного заболевания или чудовищного самомнения.

Однако навязчивая вера в то, что она сама виновата роковым образом, все больше отягощала ее. В конце концов, такие мысли неправильны только в Зоне Три, но вполне допустимы в Зоне Четыре, — а по всему выходит, что она теперь приписана именно к Зоне Четыре! Если она вообще приписана к чему-то — но откуда ей знать? Если она, допустим, виновата, тогда в чем, и почему такое наказание сочли подходящим для нее? Эти мысли — или то были эмоции? — накапливались у нее в голове, или, может, в сердце, которое постоянно пребывало в смятении и медленно закипало.

Иногда Эл-Ит подзывала Йори и стояла, обняв его за голову, глядя в его добрые и умные глаза.

— Йори, Йори, значит, я плохая? Ты не знаешь, что я такого ужасного сделала?

Но он выражал только любовь и доброту и вскоре, как принято у лошадей, опускал морду и щипал травку.

Ему было тут с ней одиноко. Однажды откуда-то из степи налетел табун диких лошадей с развевающимися гривами. Йори галопом умчался вслед за сородичами, стуча копытами так, что звенела земля. Весь долгий счастливый день Йори бегал наперегонки с ними, катался по земле среди пахнущих теплом трав и однажды умчался с новыми друзьями так далеко, что пропал из виду, так что Эл-Ит уже решила — не вернется совсем. Но он все же вернулся, один, в сумерках, и она увидела, что бедняга опечален и хотел бы остаться со своими единоплеменниками. Но Йори ткнулся своим мягким носом в ее шею в знак приветствия и терпеливо улегся, потому что с востока уже налетел ветер, и пришло время дать хозяйке укрытие на ночь.