Шрам - Элис Бродвей

мама, не слушая возражений, укладывает меня в кровать и закутывает в одеяло. Но мне не спится. Немного поворочавшись, я забираюсь в постель к маме и проваливаюсь в сон, держа её за руку.

Мне снится, что я качаю на руках ребёнка. Я стою на берегу реки, слушаю, как шепчется ветер в камышах, как вода журчит на камнях. Малыш не издаёт ни звука, даже когда я укладываю его в деревянный ящик. Крышку я не приколачиваю гвоздями, ведь этот малыш вовсе не король. И я не хочу, чтобы он вернулся через три дня и объявил себя Богом. Нет, этот кроха, так весело мне улыбающийся, не должен вернуться. По крайней мере до тех пор, пока не придёт его время.

– Не будь ни королём, ни королевой, – шепчу я. – И волшебником тоже не становись.

Приподняв корзину с ящиком, я опускаю её в воду у самого берега, в камышах. Течение медленно вытягивает плетёный кораблик на чистую воду.

– Будь храбрым, будь добрым, – говорю я вслед малышу. – Будь свободным от снов, легенд и битв. Познай мир и покой, а если отыщешь их, принеси обратно. Но не сейчас. Время ещё не настало.

Скользя вниз по течению, малыш отвечает мне заливистым смехом.

* * *

– Мне сказали, что ты не хочешь меня видеть, – говорю я маме утром, когда мы сидим за нашим деревянным кухонным столом и пьём несладкий чай. В доме нет ни молока, ни хлеба, ни масла для тостов. – Так сказал мэр Лонгсайт. Это я во всём виновата, мама, оставила тебя расплачиваться за мои ошибки.

– Ох, Леора, когда же ты научишься не верить этому человеку на слово?

Я застываю, не донеся чашку до рта.

«Как странно… мама всегда была почтительной, знала законы и следовала им. Ни разу я не слышала от неё таких слов о правителях».

– Когда ты ушла, все очень мне сочувствовали, поддерживали, кто чем мог. Мои настоящие друзья знали, что всё не так, как говорят. – В уголках маминых глаз собираются крошечные морщинки.

– Что же случилось? – осторожно спрашиваю я, многозначительно оглядывая пустую запущенную кухню – таких кухонь не бывает у тех, о ком заботятся.

– Мэр Лонгсайт пришёл в ярость: как же так, горожане преданы узам дружбы куда больше, чем ему! – Мамин голос, всегда такой ясный, звучит хрипло и надтреснуто. Мама отхлёбывает чай. – И он принял меры, – со вздохом добавляет она.

– Тебе нанесли метку? – спрашиваю я, и она кивает.

– Иногда мне кажется, что наш мэр просто глупец, как вдруг он демонстрирует чудеса расчётливости… – Мама печально вздыхает. – Это сделали в назидание другим на одном из общих собраний, на площади. Он устроил настоящее представление. Объявил, что ввёл в обиход новую метку – знак верности. Все так обрадовались, а он тут же добавил, что этим знаком будут отмечать только тех, кто его действительно заслужил. – Мама старается говорить беспечно, но рука, которой она откидывает со лба волосы, заметно дрожит. – Потом сообщил, что пока только я и могу быть удостоена знака верности. Этот знак будет служить предупреждением остальным, истинно верным. Перечислил мои прегрешения: я была замужем за мужчиной, который знался с пустыми, вырастила ребёнка пустых и всю жизнь презирала честных и непорочных граждан Сейнтстоуна. Мэр сказал, что я всех дурачила, вводила в заблуждение и сталкивала с истинного пути, а мои друзья, клиенты, коллеги-чтецы, помогавшие мне, продававшие мне еду и одежду, общались с преступницей. Их вины в том нет, добавил он, откуда им было знать. И ещё уверил всех, что знак вóрона мне наносить не станут, как будто явил несусветную милость. Даже предложил отменить наказание, если я при всех откажусь от тебя. – Она трясёт головой, будто удивляясь, как кому-то могла прийти в голову такая чушь. – Тогда мне и начернили метку. Прямо на помосте, на площади. – Мама пристально смотрит мне в глаза. – Леора, это было чудовищно. Меня как огнём опалило. И вот я живу с этим знаком, он всегда со мной, его не спрятать. С тех пор мне ничего не продают на рынке.

Я беру её за руку:

– А твои друзья? Ведь они…

– Они слишком многим рискуют. Если их увидят со мной, то отметят точно так же – мэр предупредил. Никому такого не пожелаю. И никого не виню, что боятся меня навещать.

Её голос звучит уверенно, но на лице печать глубокой грусти.

«Ненавижу Лонгсайта! Ненавижу, что дала себя убедить, будто мама меня не любит, и больше всего ненавижу за то, что он сделал с ней. Превратил в невидимку».

В заднюю дверь тихо стучат, и я вздрагиваю от страха, но мама, успокаивающе взмахнув рукой, идёт открывать. У порога, прижимая к себе большой бумажный пакет, стоит тот, кого я меньше всего ожидала увидеть – это Себ, старший брат Верити, не слишком способный к обучению, особенный юноша. Мы знакомы всю мою жизнь. Увидеть его добродушное лицо так приятно, что я едва сдерживаю радостный возглас. Просто подбегаю и бросаюсь Себу на шею, сплющивая тесным объятием бумажный пакет.

– Себ! Как тебя к нам занесло?

Улыбнувшись, он подходит к столу и опускает на него пакет. А потом оборачивается и широко раскидывает руки, чтобы обнять меня по-настоящему.

– Как меня занесло к вам? А тебя как? – спрашивает он и нагибается, чтобы посмотреть мне прямо в лицо. – Ты у нас ходячие неприятности, Леора Флинт, – ласково ероша мне волосы и грустно усмехаясь, говорит он, а потом опять весело смеётся и крепко сжимает меня в объятиях.

– Ты прав, от меня одни неприятности, – признаю я, когда мы наконец разжимаем руки. – И тебе опасно заходить к нам.

– Себ уже взрослый, – напоминает мама. – И не нуждается в твоих нотациях. Мы с ним уже всё обсудили. Миллион раз, не меньше. Он упрямее самого упрямого мула, и только благодаря ему я до сих пор жива.

Она рассказывает, как всё началось: Себ приносил ей по вечерам остатки хлеба из булочной, где он работает.

– Булки собирались выбросить, вот я и стал их забирать, – поясняет Себ.

– К тому же наш Себ такой милый, что его никто не отпускает без подарков, – со смехом добавляет мама.

Себ тем временем выкладывает на стол фрукты, конфеты, ставит две стеклянные бутылки: в одной – молоко, а в другой – вино. Показывая на вино, Себ сообщает:

– Меня наградили за отличную работу… опять, – последнее слово он произносит с таким выражением, как будто неимоверно устал от призов и благодарностей.

Глядя на него, я заливаюсь смехом и долго не могу