Герберт Уэллс - Дверь в стене

— О, как мучительно было возвращение! — прошептал он.

— Ну и?.. — спросил я спустя минуту-другую.

— Меня вернули обратно в этот безрадостный мир, где я был несчастным и жалким! Как только я полностью осознал, что произошло, мной овладело безудержное отчаяние. До сих пор помню, какой стыд я испытал, рыдая в присутствии посторонних, и какое унижение, когда был с позором доставлен домой. Как наяву вижу обходительного старого джентльмена в золотых очках, который, ткнув меня зонтиком, остановился и участливо сказал: «Бедный малыш, ты, наверное, потерялся?» И это он мне — лондонскому мальчишке пяти лет с гаком! Вдобавок ему зачем-то понадобилось привести любезного молодого полисмена и собрать вокруг нас толпу, а потом всем миром сопроводить меня домой. Вот так, привлекающий всеобщее внимание своим плачем, испуганный и удрученный, я вернулся из зачарованного сада в отцовский дом.

Таким, насколько я помню, был этот сад, который не отпускает меня по сей день. Разумеется, я не могу описать словами магию призрачной нереальности того мира, столь непохожего на привычную, обыденную действительность, но… все так и было. Если это был сон, то, я уверен, самый удивительный сон наяву… М-да!.. Ну и, конечно, дома мне устроили настоящий допрос: пришлось отчитываться перед тетушкой, отцом, няней, бонной — перед всеми…

Я пытался рассказать им правду, в результате чего отец впервые в жизни выпорол меня за ложь. А когда я повторил свою историю тетушке, она, в свою очередь, наказала меня за злостное упрямство. В конце концов мне вообще запретили об этом говорить и всех предупредили, чтобы они не слушали мои небылицы. Даже книги сказок у меня на время забрали, дабы не потакать моему «слишком богатому воображению». Как тебе такое? Да, они сделали это! Отец принадлежал к старой школе… И я вынужден был держать все пережитое при себе, живя лишь воспоминаниями. Но по ночам, уткнувшись в мокрую от слез подушку, я вновь и вновь нашептывал свою историю, ощущая на губах соленый вкус неизбывной тоски, навсегда поселившейся в моей детской душе. И с тех пор, без особого рвения произнося обычные молитвы, я неизменно заканчивал их единственно значимой для меня просьбой: «Господи! Дай мне увидеть во сне зачарованный сад! Помоги вернуться туда! О, Господи! Пожалуйста, верни меня в мой сад. Верни меня в мой сад!»

И я на самом деле часто видел его во сне. Возможно, я что-то упустил в своем рассказе, а может, добавил какие-то детали, не знаю… Но ты ведь понимаешь, как трудно связать воедино отрывочные воспоминания о неизгладимом событии, произошедшем в раннем детстве. Между ним и всем тем, что было потом, в отроческом возрасте, пролегла огромная бездна. Со временем я уже не мог представить, что когда-нибудь расскажу кому-то о том чудесном мимолетном видении.

— А ты пытался найти зачарованный сад? — задал я очевидный вопрос.

— Нет, — ответил Уоллес! — Во всяком случае, я не помню, чтобы в раннем детстве предпринял хоть одну попытку отыскать его. Сейчас мне это кажется странным, но, видимо, после того злополучного инцидента за мной стали намного строже присматривать, опасаясь, что я могу снова заблудиться. Я начал разыскивать свой сад не раньше, чем познакомился с тобой. И на какое-то время, хотя сейчас в это трудно поверить, я вообще о нем забыл. Думаю, мне тогда было лет восемь-девять. Ты помнишь меня в этом возрасте в колледже Святого Ательстана?

— Еще бы!

— В те дни я и виду не подавал, что лелею в душе тайную мечту, не так ли?

Уоллес посмотрел на меня, и лицо его осветилось улыбкой.

— Ты когда-нибудь играл со мной в «Северо-западный путь»?.. Нет, конечно, я тогда еще не знал тебя. Короче, была такая игра, — пояснил он. — И каждый ребенок, наделенный живым воображением, мог играть в нее целые дни напролет. Суть заключалась в том, чтобы найти «Северо-западный путь» в школу. Обычный проторенный маршрут был слишком прост и неинтересен, по условиям игры требовалось отыскать какой-нибудь более сложный окольный путь, он-то и назывался «Северо-западным». Для этого нужно было выйти из дома на десять минут раньше, направиться куда глаза глядят в наиболее безнадежном направлении, а потом в обход, по незнакомым улицам, добраться до своей цели.

И однажды, заплутав в каких-то закоулках бедного квартала по другую сторону Кэмпден-Хилл, я уже начал опасаться, что в этот раз мне не удастся выиграть и я могу опоздать в школу. От отчаяния я свернул на какую-то улочку, казавшуюся тупиком, в конце которой неожиданно обнаружил проход. Подгоняемый вновь забрезжившей надеждой, я ускорил шаг. «И все-таки моя возьмет!» — сказал я себе, проходя мимо убогих лавчонок, почему-то на удивление знакомых, — как вдруг! — очутился перед длинной белой стеной с зеленой дверью, ведущей в зачарованный сад.

Меня будто током ударило. Значит, тот сад, тот чудесный сад не был сном!

После недолгой паузы Уоллес продолжил свой рассказ:

— Думаю, этот второй случай, когда судьба привела меня к зеленой двери, ясно показывает, насколько деятельная жизнь школьника отличается от безграничного досуга ребенка. По крайней мере, мне и в голову не пришло тут же открыть дверь и войти. Видишь ли… все мои мысли были сосредоточены только на том, чтобы не опоздать в школу, — ведь я оберегал свою репутацию примерного ученика. Впрочем, какое-то небольшое желание заглянуть хотя бы в щелочку — да, наверное, было…

Но я воспринимал это искушение главным образом как очередное препятствие, мешающее мне вовремя добраться до школы. Конечно, столь неожиданный поворот событий заинтриговал меня, и, тем не менее, я не остановился у заветной двери. Конечно, я не переставая размышлял о ней и все-таки шел дальше. Вынув из кармана часы и обнаружив, что у меня в запасе есть еще десять минут, я помчался во всю прыть вдоль белой стены, а миновав ее, быстро спустился с холма к знакомым местам. Взмыленный и запыхавшийся — что правда, то правда, — я успел в школу вовремя. Помню, как повесил пальто и шляпу… Вот ведь… я прошел мимо двери, даже не заглянув в нее. Странно, да?

Он задумчиво посмотрел на меня.

— Разумеется, я не знал тогда, что вход в зачарованный сад не всегда можно найти. Школа волей-неволей ограничивает воображение сосредоточенного на учебе подростка. Но сама мысль, что сад где-то рядом и мне известна дорога к нему, наполняла меня счастьем, хотя приоритет я по-прежнему отдавал школе, которая поощряла мою тягу к знаниям. Полагаю, я в тот день был очень рассеян, невнимателен, поскольку предавался воспоминаниям об удивительных людях из зачарованного сада в предвкушении новой встречи с ними. Как ни странно, я ничуть не сомневался, что они будут рады видеть меня. Но при этом, мне кажется, что тем утром я думал о саде всего лишь как о приятном месте, где было бы хорошо провести время в промежутках между напряженными школьными занятиями.

Я не пошел туда после школы, понадеявшись, что смогу сделать это на следующий день, ибо занятий предстояло немного и я должен был освободиться пораньше, что и повлияло на мое решение. К тому же, витая в собственных мыслях, я не усвоил того, что нам объясняли на уроках, и мне пришлось позаниматься дополнительно, а потому времени на окольный путь у меня просто не осталось. Наверное, так, не знаю. Но одно знаю точно: зачарованный сад настолько овладел всеми моими помыслами, что я уже был не в силах хранить эту тайну про себя.

И я рассказал о ней — как же его звали? — парню, напоминавшему хорька, мы еще дали ему прозвище Пройдоха…

— Хопкинс, — подсказал я.

— Ну, да, Хопкинс. Я не очень доверял ему и не хотел ничего рассказывать, чувствовал, что не следует этого делать, и все-таки не удержался. Возвращаясь из школы, мы часть пути шли с ним вместе. Он был невероятно общительным, мог часами молоть языком, и если бы я не обмолвился о зачарованном саде, мы все равно болтали бы о чем-нибудь еще, а меня в тот момент, кроме сада, ничего не интересовало. Вот я и проговорился.

А он выдал мою тайну. На другой день, во время перемены, меня обступили ребята из старших классов — человек шесть. Они подтрунивали надо мной и в то же время хотели побольше узнать о зачарованном саде. Среди них был здоровяк Фосет — помнишь его? — а также Карнаби и Морли Рейнолдс. Может, и ты тоже? Впрочем, нет, я бы запомнил, будь ты в их числе…

Мальчишки — странные создания, сотканные из противоречий. Я — не исключение. Несмотря на мое подспудное отвращение к самому себе, я реально был польщен вниманием этих больших парней. Особенное удовольствие мне доставила похвала Крошоу — помнишь старшего сына композитора Крошоу? — который сказал, что это самая лучшая выдумка, какую ему когда-либо приходилось слышать. Но вместе с тем я сгорал от стыда, выбалтывая им свою священную тайну. А когда скотина Фосет грязно пошутил о девушке в зеленом…