Кана. В поисках монстра - Роман Романович Кожухаров

Арнольдыч всё нахваливал молчаливость художника, стойкое следование нетленным сибирским ценностям и художническую меткость иглы, выкованной из кандальной стали еще до потопа и сокрытой до поры в кащеевом ларце запредельного какого-то срока. И всё напевал, в оперном раже: «Шаг вле-ево, шаг впра-аво, на месте прыжо-ок — / За всё набега-ает ко сроку должо-ок…»

Этот, блин, сказитель вообще пребывал в преотличном расположении духа. Ритуал соблюдается безукоризненно, on-line-трансляция идёт полным ходом, а остальное ему — как с гуся банный выпот. А я, с первым визгом и рёвом нашего ясна свинтуса, учуял — и не шестым, а первым чувством — что мой счётчик уже «вкл.» и мотает теперь на всю катушку, со световой просто скоростью.

А Цеаш в это время вёл себя, как последняя дешёвка. До ручки дошёл, или — до раздвоенного копытца. Часто-часто дышал, лепетал о том, как ему больно и чтоб его отпустили, дёргался, верещал, елозил и плескался в собственном смертном выпоте. А потом снова заливался нестерпимым свинячим визгом, и срывался с фальцета в контральто, и, вдруг всплывая оттуда, ревел белугой.

С дубового банного топчана, к которому Цеаша накрепко приторочили Углевой и Доронин с Октановским, уже натекла целая лужа. Лужу я не досмотрел. Не учёл её… На генеральной репетиции всё отладили, как часики: и пар, и топчан в нужном ракурсе, провода, техника…

Да только самого Цеаша и туши его наколотой не было! Откуда ж я знал, что он такой дристун, что боли боится до самозабвения, и что в страхе он, падла, потеет и из всех его распаренных пор изливается мерзкий, холодный выпот? Блок питания очутился чересчур близко к луже. Ба-бах! Замкнуло и кончилось…

А вы-то как думали? Зверь выйдет из моря, и море это — море политики. Да, всемирный потоп истребил всякую плоть с лица земли — от человека до скотов, и гадов, и птиц небесных, и не выжил никто, кроме бывших в ковчеге. Но ведь был ещё некто, ниже ватерлинии, под просмоленным днищем из дерева гофер.

Обитатели тёмных глубин… Спаслись ли они? Это всё равно, что ждать у самого синего моря, когда рыба утонет. Но бывает, что рыбы, киты и дельфины выбрасываются на сушу. Значит, их что-то в воде не устраивает. Частоты там всякие, ультразвук. Или химический состав? Отличались ли воды, хлынувшие из источников бездны, от допотопных?

Разнились ли собрания вод, бывших при Адаме, от тех, что стали при Ное? Первый знал реку, делившуюся на четыре, а второй стал моряк, капитан трехэтажного наутилуса. Не претерпела ли H2O метаморфозу, подобную тесту, из безвкусных опресноков преображённому в духмяный дрожжевой кулич?

Коли всё дело в хлориде натрия, то?.. Да, но ведь есть попривыкшие и к пресной воде, и к солёной. Проходные рыбы, речные дельфины Амазонии, некоторые виды акул и сомов.

Угорь речной нерестится в бульоне Саргассова моря и гибнет, а икринки мигрируют сквозь Бермуды и прочую Атлантику, в течении восьми тысяч гольфстримовских километров и трёх лет, и в пути перерождаются из стеклянных, невидимых глазу личинок в материальных особей, и лишь тогда добираются к устьям обетованным прибалтийских рек, взбираются к самым верховьям Двины, Немана, Вислы и Одера, чтобы прожить в опресноках тихих заводей свои отмерянные лет десять-двенадцать, а потом скатиться обратно, в солёные штормы и повторить всю дорогу вспять — к бульону Саргассова моря.

Палиндром только тогда и считается состоявшимся, когда он прочитан наоборот. Осетры из Каспия подымаются в верховья Волги, Куры, Урала и Терека, горбуша — из Северного Ледовитого и Тихого океанов заходит в Колыму, Индигирку, Яну и Лену.

И он так хотел погрузиться в Тайну, а вошел в Алину Эдмундовну… Плодитесь и размножайтесь, и наполняйте воды в морях… Так заповедал Создатель. Проходные рыбы по весне выходят из морей в реки. Так начертал отец современной ихтиологии Берг Лев Семёнович. Нет оснований не доверять ему, ибо «Рыбы пресных вод СССР и сопредельных стран» получили первую премию Сталина. И генералиссимус знал толк в ихтиологии.

Ох, уж эти сопредельные страны, и где их пределы? Бродский, который как раз с дачи Берга поплыл в тоске необъяснимой, обрёл их не между землёй и небом, а между водой и сушей, окончательно перемешав пропорции хлорида натрия в водах Невы и Венецианского залива.

Узкий, тёплый, как бульонное варево, водоём, разделявший Европу и Америку в третичный период, постепенно расширился, превратившись в Атлантику. Место нереста речного угря не поменялось, изменилось лишь расстояние. Значит ли это, что нельзя хотеть невозможного и хоти невозможного — это одно и то же?

Сом речной, silurus glanis, окрас бурый, коричнево-зеленый, брюхо белое. Квок — колотушка, на Днестре на квок ловят издревле. Сомы сходят с ума от жары. Когда злое не по весне солнце прогревает мутную паводковую воду и та становится похожей на бульон. А амазонский сом издаёт трубные звуки, подобные слоновьему рёву. С силой пропускает воздух и воду сквозь плотно сжатые жаберные щели.

Но где Днестр и где Амазония? Расстояние изменилось. Ормо был всё-таки прав: Окна течёт в океан.

Берг родился в Бендерах и жил на Московской улице, и было это задолго до того, как он стал Львом Семёновичем, владыкой морским и отцом современной ихтиологии. На заре своей тучной карьеры забрасывал невод и снасти, заведуя рыбными промыслами. Если о чём-то и говорит труд о системах рыб и рыбообразных, ныне живущих и ископаемых, то лишь об одном: давным-давно, при смене актов известной пьесы на до— и послепотопный, некто в обязательном порядке спасся — без помощи, строгого счета и переклички. Ибо сам выживал. А, значит, неведом числом и обличием. Не то, что команда просмоленного наутилуса.

Но, если спаслись, означало ли это их изначальную праведность? Или, наоборот, в толще немотствующего мрака таилось первородное зло, низвергнутое до начала времён, в лёте падения проломившее Марианскую впадину и там, на самом донце пробуренной собственной мерзостью скважины, пережившее всесветную катастрофу?

Канул допотопный свет, но не объявшая его тьма. Солёная влага смывает страдания, утоляет печали, врачуя змеиную шкуру, холодную и узорчатую, словно кожа татуированного утопленника. Ожоги покрываются слизью и чешуёй, косые крылышки оборачиваются плавниками, прободённые рёбра — жабрами.

Всю ветхую эру, всю эпоху рыб оно хоронилось, свернувшись калачиком, выжидая сигнала. Исполнения предначертанного. И, значит,