Голоса - Александр Николаевич Житинский

стать целой историей. Одна я! И каждый человек! Митя, так это же…

— Анюта, тихо! Раскричалась… Дети спят.

— Так это же почти бессмертие!

— Угу. Я и открыл бессмертие.

— Не смей зевать! Ничего ты еще не открыл! Ты высказываешь гипотезу. Понимаешь: ги-по-те-зу…

— Понимаю. Гипотезу… Давай спать.

— Постой, постой…. Как ты думаешь — он ее больше бить не будет?

— Кто?

— Да Федька этот.

— У тебя гигантские скачки мысли. Ты его так напугала, что, боюсь, он даже бросит пить.

— Опять ты смеешься. Ни капли не смешно.

— Послушай, а откуда ты все это знаешь? Выкидыш… И тому подобные детали.

— Я же не изобретаю всякие теории. Пока ты сидел и писал, Люська три раза прибегала. Она еще и не то рассказывала. Да я и по письмам многое знала.

— Теории… Если хочешь знать, все это имеет к нам прямое отношение. И к Люське, и к ее мужу… Вот послушай про поле сознания.

— Ты не обижайся.

— Так же, как все материальное в природе связано со временем, так и духовное связано с полем сознания. Разум принимает тоже различные формы. Вот мы говорим сейчас. Это одна из форм его проявления. У тебя и у меня происходит понимание. Понимаешь?

— Понимаю… Понимание.

— Понимание может передаваться и другими путями. Через взгляд, например. Через жест. Еще как-нибудь… Есть еще память. Все это различные формы существования поля сознания.

— А оно только человеческое, это поле?

— Думаю, что нет. Оно присуще любой форме жизни.

— И деревьям?

— Даже микробам.

— Скажешь тоже — микробам! А вот деревьям, может быть… Я вчера в лесу сидела на пеньке… Одна… И знаешь, что-то такое в мыслях происходило. Мне будто кто-то шептал…

— Это голоса.

— Голоса?

— Ну да, голоса. Тоже проявление поля сознания… Я совсем недавно понял, что нужно уметь прислушиваться.

— Ой, Митя, не смеши меня! По-моему, ты прислушиваешься только к себе.

— А это все равно. Важно прислушиваться. Многие вообще слышать не умеют, не учатся понимать… Ребенок учится понимать, когда растет… А потом он вдруг решает, что все понял, и тогда не слышит больше ничего.

— Ты кого имеешь в виду?

— Себя.

— Ну вот. Опять обиделся.

— Анечка, знаешь, что самое редкое?.. Понимание. Вообрази: вокруг нас бесконечное и разнообразное поле сознания. У него есть одна функция — установить в этом мире понимание между живыми организмами. Я нарочно так обобщаю. Не только между людьми… Мы почти ничего не знаем об этом поле, не умеем им пользоваться. Ощупью ищем понимание друг друга и природы. Причем далеко не все ищут, вот что обидно! Я хочу понимать тебя, детей, траву, птиц, зверей…

— Мышей, комаров…

— Ну все. Спи. Ты начинаешь говорить глупости.

— Уж и пошутить нельзя!

— А они хотят понять меня и друг друга тоже. Так вот. Чванство и самодовольство некоторых живых организмов, именуемых людьми, заходит так далеко, что они не желают понимать не только траву, птиц, зверей и так далее, но и себе подобных.

— Вот-вот. Тебя и не поймут. Ты еще намаешься со своей гипотезой.

— Это не гипотеза, а истина.

— Митенька, ты ужасно самоуверенный тип.

— Да пойми же ты, что понимание себя и других — это необходимое условие сохранения жизни. Мы до сих пор движемся с закрытыми глазами и спиною вперед. И это называется прогрессом!

— Чего ты так завелся, Митя?

— Просто потому, что я сам ни черта не понимаю. Даже обыкновеннейших вещей. Не знаю, как вести себя с Витькой, например. Или с хозяином нашим. Это оттого, что я их плохо понимаю. А общество? Тут я вообще ничего не понимаю. Все знаю, а понимать не понимаю.

— И что же ты предлагаешь?

— Я предлагаю инструмент. Вот поле сознания и поле времени. Учитесь ими пользоваться! Учитесь понимать друг друга! Пониманию и ощущению времени нужно учить, как учат счету в первом классе. Надо сказать наконец открыто: мы, люди, еще ничего и никого не понимаем. Мы нисколько не лучше зайцев и телят. Мы лишь хитрее и коварнее. Человечеству надо снова научиться скромности…

— Митя, ты не находишь, что это очень смешно? Ты выступаешь так, будто тебе Нобелевскую премию дали. Нобелевская речь в постели! В деревне Коржино.

— Ну давай спать. И правда, это смешно… Я тебя понимаю.

— А я тебя люблю…

Глава 11. Знакомые голоса. Оплата труда сдельная! Еще о поле сознания. Несостоявшееся убиение курицы

Ночь прошла, наступило утро. Митя и Аня, намаявшись накануне, спали крепким сном, когда по деревне прошло сонное и молчаливое стадо, за которым плелся пастух, волоча кнут по земле. Стадо тихо вошло в лес, как вода в песок. В лесу, за Улемой, птицы пели утреннюю песню, а рыбы в реке выпрыгивали из воды, мелькая выгнутой серебристой спиною. Поднявшееся солнце не спеша высушивало туман и росу на траве. Пропел петух.

Катя и Малыш, проснувшись, переглянулись в постелях и, увидев, что родители еще спят, тихонько босиком вышли на крыльцо. Солнце било из-за леса прямыми чистыми лучами, и дети стояли на крыльце, с удовольствием подставляя теплому свету плечи. Под крыльцом гарцевали котята, наскакивая друга на друга, пригибаясь, потом выпрямляясь на задних лапах, а передними поглаживая воздух. Кошка сидела тут же, поглядывая на котят прищуренными зоркими глазами.

Катя поставила в рядок четыре пустые консервные банки и налила в них из кринки молоко. Котята и кошка прилипли каждый к своей баночке. Короткие и острые хвосты котят замерли вертикально, только кончики описывали плавные одинаковые колечки. Кошка лакала молоко более равнодушно.

Дети тоже пили молоко, сидя на крыльце.

— Давай дадим им мяса, — предложил Малыш.

— Они еще маленькие для мяса, — ответила Катя.

— Давай дадим тушенку.

— Мама будет ругаться.

— Она не заметит.

— Ну ладно. Принеси банку.

Малыш полез под лавку в темных сенях, где в прохладном месте хранились продукты, и принес оттуда начатую банку тушенки.

— Смотри, едят! — обрадованно сказал он, разбрасывая по земле кусочки мяса.

— Дай мне! — потребовала Катя.

Вместе с котятами они быстро прикончили банку. Потом, взяв на руки по котенку, они уселись на скамейке под окном и занялись мирной беседой, поглаживая урчащих котят по тугим вздувшимся брюшкам.

Митя в это время досматривал сон, в котором он плыл куда-то на маленьком плоту, держа в руках длинный шест. Он не отталкивался этим шестом, а действовал им как веслом. Шест почти без сопротивления разрезал воду, и плот продвигался медленно. Митя положил шест поперек плота и опустился на колени. Вглядевшись в воду, он обнаружил, что она состоит из