журнал "ПРОЗА СИБИРИ" №0 1994 г. - Татьяна Янушевич

„Пятьдесят лет... — упрямо отпечатывает ревнивая „Клавдея". — ...Минимум пятьдесят лет... из условия... допустимой... погрешности эксперимента..."

И гудит торжествующе.

Или это только кажется Великому Математику.

Очень может быть.

ПОД ВЕСЕННИЙ ЛИСТОПАД

Нас трое: я, Малыш и Старик.

Мы редко собираемся вместе. Лично я не вижу никакого смысла в наших посиделках, но Малыш и Старик не очень-то интересуются моим мнением.

У Малыша блестят глаза, и очки сползают. На третьем курсе они сползут совсем. На третьем курсе Малыш начнет делать себе внешность, снимет очки и основательно подрежет мне зрение.

— Образы! — говорит Малыш. — Метафоры!

— Сравнения! — говорит Малыш. — В сравнениях я еще слаб, но идеи прут, как минтай на нерест!

— Как хек.

— Что?

— Как хек на нерест. В твое время, Малыш, минтай еще не звучал. Ему позже присвоили почетное звание „рыба“.

Старик опять молчит. Молчит, как... Впрочем, в сравнениях я до сих пор слаб.

— Ну и хек с ним! Но прет! Представляешь, вчера за весь день написал всего два антисанта, а сегодня только до обеда два, и еще вечер впереди!

— Тяжело выходил на тему? — наобум спрашиваю я, ибо Малыш уже елозит от авторского недержания.

Старик шевельнулся. Лица не видно, ко чувствуется, что сердит. Старик сентиментален и ностальгически любит слушать, как Малыш читает „антисанты“ — свои памфлеты на сантехников.

Время замнуто накоротко. Метель утихла, и теперь за окном вяло колышется июльская настойка духоты на темноте.

Малыш пожимает плечиками.

— Легко-тяжело... Легче вспомнить, как меня акушерка принимала. Приняла, а вскоре и первые рифмы пришли: „ябеда — корябеда“, „я за мир — все за мир“ — первые победы над словами! Гуляю — в голове тренькает, складываю — получается! Общественность заметила — стенгазеты и прочее. В общем — колея... А потом стал над жизнью задумываться. „Отчего, — думаю, — она всего лишь хорошая, когда согласно учебникам должна быть прекрасной? Только ли двоешники и неряхи в этом виноваты?" Прикинул — все сходится на сантехниках...

Я растроган. Передо мной промелькивают картины неравной борьбы юного памфлетиста с коррумпированными и злокозненными сантехниками. Они тормозят прогресс! По всей стране забиты унитазы, текут трубы — народ нервничает и не может нормально трудиться и руководить. Малыш в своих „антисантах" разоблачает злодеев и имеет первые гонорары.

Потом грянет страшное открытие. Малыш поймет, что всю жизнь ошибался и упрощал, и что не сантехники во всем виноваты, но начальники жэков! Это открытие воплотится в пламенных „антижэках", с которыми Малыш робко войдет в областную литературу. А уж там его примут и приласкают — за юность и экзотику жанра, но без претензий.

Взлет Малыша будет стремительным. Падать за него придется мне.

Печаль даже не в том, что я несправедлив к Малышу, которому многим обязан...

— Старик:, скажи хоть что-нибудь! Как тебе там живется-пишется? Ты проломил мой сегодняшний потолок, или занят тем, что обороняешь свое место у кормушки? А, Старик? Как насчет июльских снегопадов?

— Старик? — таращится Малыш. — Какой старик?

Старик молча смотрит на меня. Ах, как он на меня надеется! И меня же заранее ненавидит за мои будущие паскудства! Нет, эти двое неплохо устроились за мой счет!

Говорят, что на одной из глиняных табличек Древнего Вавилона расшифровали клинопись. И написано было: „Блаженны уповающие на сантехников!"

Ночь близится к концу. Солнце плавно садится за трубы мясокомбината и одновременно восходит где-то над Монмартром. Боюсь, что я к этому никогда не привыкну, разве что Старик...

— Старик, ты-то хоть вырвался в Париж? Ну-ну, не сверкай глазами — я еще никого толком не предал! Не волнуйся, Старик, мы не будем обивать пороги! Правда, Малыш?

— Правда! — сурово говорит Малыш. — Не дождутся!

Врет, собака.

Нет, сегодня Старик опять ничего не скажет. Даже про то, удалось ли им в будущем совместить демократию со жратвой.

Я достаю нож и начинаю выковыривать пробку. Малыш со Стариком дружно протягивают стаканы.

— Ты самый счастливый из нас, Малыш. Это пройдет, как только ты откроешь, что враги не обязаны быть подлецами, а... вот закупоривают, сволочи!., а подлецы, к сожалению, не всегда уроды, не всегда носят фамилию „Бякин“... вилку подай!., могут иметь дивный характер и любить детей — трепетно и нежно! И вообще, „отрицательный герой“ — это не профессия, а хобби. Когда ты это поймешь... еще вилку!., тебе станет намного труднее обманывать себя и читателей. И начальники жэков перестанут тебя ценить и издавать. И в самую тяжелую минуту никакая любимая не явится, не войдет тихо, не положит руки на плечи и не скажет...

— Козел... — криво усмехается Малыш.

— Возможно, что даже этого не скажет. Но если и случаются в нашей пресной жизни ненормальные женщины и сумасшедшие... а, черт!., друзья, то это совсем не означает, что они могут так же рассчитывать на нас с тобой. Скоро ты все это откроешь, Малыш, но лучше бы вообще не открывал.

Старик молчит. Лица не разглядеть, но чувствую, что презирает. Одно из двух: или он ушел вперед, или поглупел.

— Козел, — задумчиво повторяет Малыш. — Обыкновенный козел, не допущенный к кормушке. Я на него пашу, а он бесится оттого, что мне пишется, а ему нет. А работает он по-прежнему там, где дают отгулы, фиксируют опоздания и могут наорать на его яркую индивидуальность. Слушай, козел, а как же острова де-Лонга и палубная качка?

Нет, ребята, при всей ностальгии иногда все-таки хочется набить морду собственной юности.

— Если я козел, то ты, братец, просто свинья! — чистосердечно говорю я. — Я работаю там, куда тебя распределили! Ты сам побоялся дернуть на Север, а теперь меня — отца семейства — обвиняешь в собственной трусости!

Я беру себя в руки и разливаю.

— За нас, мужики! За тебя, Малыш, твою принципиальность и твои открытия! Но на свидание с рыжей Леночкой не ходи — потеряешь ползуба. Двор у них жутко ревнивый, и я с того свидания до сих пор жую только на левой половине. А Леночка ушла замуж раньше, чем у тебя рассосались синяки.

— Ну-ну, — смеется Малыш, — давай-давай!

— За тебя, Старик. Я попытаюсь подготовить тебе благородную старость, а ты сбереги всех, кто нам дорог. Постарайся освоить сравнения и прорваться к островам де-Лонга. За наших общих врагов, Старик!

Старик молча поднимает свой стакан. На