Паромщик - Джастин Кронин

Нет, не бухта.

Гавань.

Дрон медленно летел над поверхностью воды, усеянной заржавленными корпусами судов. Все они были неестественно наклонены. Катастрофа оказалась настолько чудовищной, что уничтожила границу между водой и сушей. Гигантские нагромождения, уродовавшие побережье, были остатками большого города. Дрон поднялся выше, показывая жуткую панораму: обвалившиеся башни, руины странных куполообразных построек, груды развалин, тянущиеся на многие мили вглубь континента.

– Все дроны обнаружили нечто похожее, – сообщил Квинн. – Найдено тридцать шесть городов, все примерно в одинаковом состоянии. Половина – на побережье, остальные – в других частях континента. Они соединялись дорогами, а также сетью каналов.

Тия оторвала взгляд от экрана и повернулась к Квинну:

– Кем они были?

– Кэлусианцами. Конечно, у них эта планета называлась по-другому. Подробностей мы не узнаем, пока сами не ступим на Кэлус. Но думаю, и тогда не стоит рассчитывать на ошеломляющие находки. Мы можем найти останки тел, а можем и не найти.

Видеозапись повергла меня в печаль. Перед нами были неопровержимые доказательства существования разумной жизни на других планетах, но мы прилетели сюда слишком поздно.

– Если хотите, могу поделиться своей теорией, – сказал Квинн. – Хотите? – упавшим голосом спросил он.

Наше молчание он принял за согласие.

– Отмечу кое-что, – сказал он, кивая в сторону экрана. – Первое. Присмотритесь к эпицентру катастрофы. Что вы видите?

Я последовал его совету и заметил блюдцеобразное понижение.

– Ударный кратер?

– Или воронка от взрыва. Одиночный можно было бы списать на удар крупного метеорита. Но такие кратеры обнаружены во всех тридцати шести местах. Некоторые значительно крупнее этого. И второе: радиоактивный фон. Ничего особо опасного нет, однако уровень превышает расчетный. В среднем он равен полутора миллиремам в час. В горячих точках вроде этой достигает трех.

– Получается, на Кэлусе случилась ядерная война.

– На Земле тоже была ядерная эпоха. Я до сих пор удивляюсь, как мы тогда не уничтожили разумную жизнь на планете. Возможно, кэлусианцы оказались не столь удачливы.

– Значит, эти ледники…

– Последствия ядерной зимы. После взрывов в воздух поднимаются горы мусора и пыли. Они преграждают доступ солнечному свету. Возникает климатическая обратная связь. Поверхность планеты становится все холоднее и холоднее, пока все живое не вымирает от голода. По состоянию морен могу сказать, что лед только начинает отступать.

– Ты говоришь, что кэлусианцы сами уничтожили свою планету. Совсем как мы.

Квинн кивнул:

– Иными средствами, но уничтожили. И у них это получилось быстрее, чем у нас.

Какое-то время мы сидели молча.

– Дроны выбрали место для устройства поселения? – спросил я.

– Пока нет.

– Тогда надо снова отправить их на разведку.

– У них иссякла энергия.

– Почему это? Разве они не возвращались на станции для зарядки?

– Все станции тоже перестали функционировать.

Услышанное показалось мне бессмыслицей.

– Все станции? Как такое может быть?

– Оказывается, может. – В голосе Квинна появилась несвойственная ему осторожность. – Я прихожу к такому выводу. Похоже, мы достигли орбиты Кэлуса не сегодня и не вчера. Мы находимся здесь уже какое-то время.

У меня все сжалось внутри.

– О каком отрезке времени идет речь?

Квинн глубоко вздохнул:

– Сто тридцать семь лет и двести девяносто девять дней.

Это сделал не кто иной, как Уоррен.

Уоррен Сингх, главный врач, в обязанность которого входило пробудиться первым, чтобы удостовериться в здоровье и безопасности руководителей экспедиции, а затем следить за нашей дезинтеграцией. Все это он сделал.

А потом, через семьдесят девять часов, оставил нас в том состоянии, в каком мы находились, и вернулся в сон.

Я думаю о том, как провел Уоррен те три с половиной дня. Представляю, до чего одиноко ему было, каким растерянным и неуверенным ощущал он себя, когда его вытолкнуло из райского сна в унылую белую реальность громадного корабля, повисшего на орбите заледенелой планеты. Я знал Уоррена много лет и считал его своим близким другом. В реальном мире он был почти таким же, как и во вселенной снов: уверенным, обаятельным, легким в общении, большим жизнелюбом. Может, он бродил по коридорам «Ораниоса», кляня судьбу? Смотрел на ледяной шар и проклинал само имя планеты – Кэлус? Если и так, был ли я вправе его осуждать? Ведь доктору Уоррену Сингху идеально подходил мир Просперы: умеренно жаркие дни и прохладные тропические ночи, беззаботное общество и нескончаемые развлечения. Где еще он мог заводить романы и наслаждаться любовными приключениями, не опасаясь последствий? На Кэлусе его ждала жизнь в тундре. Мог ли такой человек не продумывать другие варианты?

Но кажется, я излишне добр к нему. По сути, этот человек оказался трусом.

Подробностей я не знаю и с уверенностью могу сказать лишь одно: через двадцать восемь часов после дезинтеграции мой старый друг Уоррен Сингх принял решение, состоявшее в том, чтобы не принимать никаких решений. Вернее, переложил эту ношу на плечи тех, кто занимал более высокое положение: Каллисты Лэйрд и Отто Уинспира, пробудившихся вслед за ним. Оба наверняка были потрясены и обескуражены не меньше Уоррена. И не только из-за суровых условий. Можно упрекать Каллисту и Отто во многом, но только не в глупости. Через два дня все трое реинтегрировались в сон, предварительно внедрив в систему генератор случайных паролей. Это препятствовало пробуждению любого из нас, будь то колонист или инвестор. Мы оказались накрепко заперты в мире снов.

– А как насчет пробуждения людей изнутри? Если протиснуться через заднюю дверцу? – спросила Тия.

Квинн покачал головой:

– Помнишь, как мне не удавалось пробраться через тот брандмауэр? Тут схожая проблема. Я напрасно потерял время.

– Тогда почему мы четверо все-таки пробудились?

Квинн задумался.

– Что касается Проктора, он уже делал попытки проснуться. Отсюда и все его отзвуки. Неудивительно, что Уоррен и другие торопились поскорее загнать его на Питомник.

– Значит, Уоррен, Каллиста и Отто перед реинтеграцией сознательно не стали принимать препараты, подавляющие память. Они помнили все свои поступки.

– Все не так просто, – сказал Квинн. – Без подавителей памяти они бы оказались статичными объектами в мире снов.

– Тогда что?

– Они не стареют. Выглядят такими же, как и сто тридцать семь лет назад, когда вышли из царства снов в реальный мир. Им не надо проходить реитерацию.

– Однако это не объясняет, как и почему нам удалось выбраться.

– Не объясняет, но дает подсказку, – ответил Квинн. – Мир сна не бесконечен. Он существует до тех пор, пока его поддерживает разум создателя.

– Ты имеешь в виду Элизу, – сказала Тия.

Квинн кивнул.

– Конечно, это лишь теория, которую мы