Паромщик - Джастин Кронин

обязательно будет измученный недосыпанием приемный родитель, и вы услышите леденящую кровь историю о дурацкой выходке чада, едва не стоившей ему жизни. Обычно эти истории имеют хороший конец и какую-нибудь изюминку, вызывая безудержный хохот у других отцов и матерей, тоже измученных. Но так бывает не всегда.

Итак, эта знаменитая девица со шрамом.

Едва наши глаза встречаются, как я сразу чувствую, что мое присутствие напрягает ее. Ей нравится быть одной, погруженной в собственные мысли. Но пляж пуст; наверное, мы – единственные люди на этом песчаном пространстве. На несколько миль в обе стороны – ни души. Это не корабли, тихо расходящиеся в ночи, а суда, идущие на прямое столкновение. Поэтому нужно хотя бы поздороваться.

– Привет! – весело говорю я. – Доброе утро!

Она не отвечает, но и не отворачивается. Я подхожу ближе. В ней ощущается какая-то отстраненность. Правда, в первые годы итерации многие выглядят угрюмыми и нелюдимыми. Знаю по себе. И шрам у нее не такой страшный, как я думал: розоватый рубец, начинающийся под левым глазом и тянущийся до уголка рта. (Поранилась при падении? Обожглась? Уже не помню.) Подобрать маскирующий карандаш, и будет почти незаметно. Как ни парадоксально, шрам лишь подчеркивает совершенные пропорции лица (большие темные глаза, красивый вздернутый нос и четко очерченный подбородок, который поднят с поистине королевским величием). И в то же время он напоминает каждому, кто смотрит на девушку, о том, как легко изуродовать красоту. В более широком смысле это напоминание о рискованности и непредсказуемости самой жизни, пусть просперианцы и пытаются уверять себя в обратном.

– Не возражаешь, если я немного передохну? А то, знаешь, подустал, пока плавал.

Я стою в нескольких футах от девушки. Она поводит худенькими плечами. Ее поза остается прежней: ноги согнуты и прижаты к груди, руки обхватывают колени.

– Вокруг никого, – добавляю я, надеясь успокоить ее. – И утро такое чудесное.

Девушка смотрит не на меня, а на воду, щурясь от утреннего солнца.

– Вы далеко заплыли. Я наблюдала за вами.

– Не так уж и далеко.

Мысленно прикидываю время. Скорее всего, начало десятого. До меня только сейчас доходит, что эта любительница одиночества прогуливает школу и должна сидеть не на пляже, а на уроке. Впрочем, меня это не касается. Возникает ощущение, что она не прочь переместиться еще куда-нибудь.

– А я совсем не умею плавать, – говорит она, чтобы поддержать разговор. – У нас дома есть бассейн, но им никто не пользуется.

– Очень плохо. Но не все любят воду. – Я сажусь рядом. – Кстати, меня зовут Проктор.

Она вновь пожимает плечами – мастерски, как все молодые парни и девушки. Своего имени она, естественно, не называет.

– Почему это вам так нравится? – спрашивает она.

– Что именно?

– Плавание. Вы должны его любить, иначе не стали бы плавать.

Теперь моя очередь пожимать плечами.

– Я всегда любил плавать. Это меня успокаивает.

– А о чем вы думаете, когда плаваете?

Мне нравится эта девчонка с ее прямолинейностью.

– Знаешь, в воде я вообще ни о чем не думаю. Наверное, в этом и есть весь смысл.

Девушка думает над моим ответом, затем снова смотрит вдаль.

– Должно быть, это здорово, – говорит она. – Я насчет того, чтобы не думать.

Все хуже, чем я предполагал. Время от времени каждый из нас попадает в такое положение. Я попадал, причем на этом же участке пляжа.

– Тебе обязательно надо попробовать, – предлагаю я, стараясь повысить ей настроение. – Если хочешь, я выберу время и поучу тебя плавать.

Девчонка молчит; кажется, она вообще не услышала меня. Проходит еще какое-то время, и вдруг:

– Как по-вашему, что там находится? – Она указывает подбородком на линию горизонта. – Вы же вроде все знаете.

Я поворачиваю голову к воде. Море, небо и прямая горизонтальная линия, разделяющая две стихии. Круг, объемлющий мир.

– Об этом невозможно узнать.

– Но… хоть что-то.

Глаза девчонки становятся все задумчивее, словно она пытается проникнуть в какую-то тайну. Жаль, но мне нечего ей ответить.

– Вы же один из тех, кто возит людей на пароме, – вдруг говорит она. – Паромщик.

Должно быть, ее приемные родители что-то говорили обо мне.

– Ты права.

– Это грустно?

В ее вопросе нет упрека, одно только любопытство.

– Совсем не грустно, – отвечаю я. – Большинство людей, когда приходит их время, рады подняться на борт парома.

– Потому что они состарились.

– Верно. Но главным образом их вдохновляет мысль о том, что произойдет. Им предстоит войти в совершенно новую жизнь.

– Ну а вы?

– В каком смысле?

– Каково это – провожать их? Вы сами грустите?

Я не сразу нахожу ответ, так как не часто ломаю голову над подобными вопросами, а над этим вообще никогда не задумывался. Я выполняю свой долг, приношу пользу обществу. Я умею это делать. Люди хорошего мнения обо мне. Здесь важны чувства ретайров[2], а не мои. Именно по этой мерке я оцениваю свою жизнь.

– Я бы так не сказал, – наконец отвечаю я.

– Я вам не верю, – говорит она, вперившись в меня.

– Почему?

– Вы помедлили с ответом.

Я теряюсь от ее прямолинейности. И в то же время она права.

– Ты задала сложный вопрос. На такой не ответишь «да» или «нет».

Скоро настанет середина утра. Солнце светит ярче. От воды поднялся ветерок. Появились мелкие шипящие волны.

– Простите, что устроила вам допрос, – говорит девушка. – Это было грубо с моей стороны.

– Тебе не за что извиняться. – Желая подбодрить ее, я улыбаюсь. – Ты задавала хорошие вопросы.

Она зачерпывает горсть песка и начинает просеивать его сквозь пальцы.

– Вы ведь знаете, что в это время я должна быть совсем не здесь.

– Мне так показалось. По правде говоря, я тоже должен быть совсем не здесь.

– Серьезно?

– Просто утро слишком приятное, чтобы торопиться в рабочий кабинет. А тебе, наверное, пора возвращаться. Приемные родители, думаю, уже волнуются.

Девица едко усмехается:

– Очень сомневаюсь. Поверьте, меньше всего они думают обо мне.

– Уверен, это не так.

– Представьте себе, это так. – (Последние песчинки просачиваются сквозь пальцы.) – Вам придется мне поверить.

Проходит еще минута-другая. Мы сидим бок о бок и смотрим на плещущиеся волны. Я чувствую себя не в своей тарелке. Я почти не знаком ни с кем из молодых людей. И не знаю, что́ посоветовать юной бунтарке, помимо обычных банальностей – «Смотри на светлую сторону» или «Завтра будет новый день». Правильные фразы, но пустые. И она сразу почует, что я говорю неискренне.

– Вот что, – говорю я, нарушая молчание. – Мне пора идти. – Я встаю и стряхиваю с себя песок. – Было очень приятно поговорить с