У свободы цвет неба (СИ) - Аусиньш Эгерт

   - Огромная работа, Марина Викторовна...

   - Да, и я надеюсь, моей жизни на нее хватит. Но вернемся к вашему вопросу, Эгерт Урмасович.

   - Да. Мне доводилось слышать мнение, что диктатура - это процесс возвращения общества на предыдущий этап развития, чтобы все-таки решить эти проблемы в соответствующих им условиях, а не тащить их в следующий этап с большими возможностями...

   - Ну... нет, Эгерт Урмасович. Диктатура создается не для того чтобы решить проблемы. Это специфическое проявление социального иммунитета, как повышение температуры при заболевании. Но она только симптом.

   - Симптом коллапса власти, Марина Викторовна?

   - Общества, скорее. Когда общество отказывается принимать на себя ответственность даже за повседневные выборы, когда начинаются слезные песни о "сильной руке" и стоны "сделайте за нас, а то нам страшно", диктатор появится неизбежно. Им станет любой лидер, который согласится взять на себя ответственность. Поскольку он будет брать ответственность уже не за людей, но за...

   - Стадо, говорят в таких случаях?

   - Если бы, Эгерт Урмасович. За предметы. За вещи, которыми люди себя считают.

   - "Живая вещь" - не так ли называли рабов, Марина Викторовна?

   - И это тоже. Но забавно, что именно появление диктатора приучает людей брать на себя ответственность за свои поступки и слова, за свои выборы. Да, личная самостоятельность в условиях диктатуры чаще всего оценивается как противозаконная, но настаивает на этом не сам диктатор, а те, за кого он принимает решение - обращаю ваше внимание, Эгерт Урмасович, по их же просьбе. И именно они активнее всего протестуют против самостоятельности своих знакомых и соседей. Чаще всего в форме доносов. Так начинаются репрессии.

   - А армейские путчи Латинской Америки?

   - Там немного другое, но принцип тот же. Только голосовали там не доносом, а отчислением в кассу хунты. И как правило, возвращение законности и называние вещей своими именами очень помогает.

   - Следуя этой логике, Марина Викторовна, придется признать, что лекарственная доза может оказаться больше летальной...

   - Да, Эгерт Урмасович. Так бывает. В этом случае государство перестает существовать.

   - Марина Викторовна, так что насчет моего вопроса? Князь Димитри да Гридах - диктатор он или нет?

   - Он - нет. Диктатуру тут пыталась построить церковь Саалан. А все действия их светской власти добуквенно законны, включая участие в репрессиях, за которые и Академии, и госсовету империи еще предстоит выплачивать компенсации и нести свое покаяние.

   - Но почему же он тогда сложил полномочия? Его версию по поводу необходимости другого наместника, способного работать в условиях прозрачной системы закона и права я слышал, а что думаете вы?

   - Князь очень свободолюбивый человек. Здесь ему приходилось слишком во многом себя ограничивать. Думаю, дело в этом.

   - Удивительно, но факт: все, с кем я говорю о событиях между аварией и судебным процессом по ней, в итоге говорят мне это слово - свобода. Что для вас значит это слово, Марина Викторовна?

   - Это ответственность за себя и право самостоятельно решать, какой будет твоя жизнь. И обеспечивать эти решения, конечно.

   Полина Юрьевна Бауэр согласилась только на звонок по скайпу, и первый разговор вышел довольно натянутым.

   - Можете хотя бы в общих чертах рассказать о сути вашего контракта за звездами?

   - В общих чертах - могу. Личностный рост и психология развития. Как и любой контракт вне корпорации.

   - А немного подробнее не расскажете?

   - Не расскажу. Это не мой секрет.

   - Как вы теперь, после всего, относитесь к империи?

   - У меня двойное гражданство, как и у моих детей.

   - Вы, как всегда, очень точны. Я спрашивал про человеческое отношение. Про чувства.

   - Чувства, Эгерт Урмасович, бывают к людям. А государство - образование условное. Оно есть только до тех пор, пока достаточное количество граждан согласны считать себя таковыми.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

   - Только к людям, Полина Юрьевна? А к событиям?

   - К событиям - возможно. Если мнение о них еще не сложилось, чувства, конечно, будут. Вероятно, даже сильные.

   - У вас есть чувства по поводу событий вашего прошлого? Или, может быть, мнение?

   - А это важно?

   - Для вас - нет? Ведь эти тринадцать лет полностью изменили вашу жизнь.

   - Она в любом случае изменилась бы, жизнь вообще явление изменчивое. У здорового человека, по крайней мере.

   - Полина Юрьевна, вы чувствуете себя сейчас достаточно свободно?

   - Неожиданный вопрос, но, пожалуй, да. Теперь - да.

   - Ваши ответы настолько обтекаемы, что создается впечатление скованности и нежелания говорить.

   - Я все еще здесь и говорю с вами. Просто вы задаете вопросы вокруг темы, не слишком для меня значимой.

   - А что для вас сейчас значимо, Полина Юрьевна?

   - Дети. Новый проект. Друзья. Предстоящее открытие Эрмитажа. Перспективы восстановления метро.

   - Вы всегда ориентируетесь в жизни на текущий момент?

   - Но это ведь и есть свобода, как же еще ее почувствовать?

   Исчерпывающий ответ, да...

   Собирая книгу, Эгерт получил еще множество таких ответов. Дейвин да Айгит, с которым журналисту удалось встретиться только весной, рассказывая о новой частной военной компании, руководство которой он принял, между делом обронил, что свобода - это право самостоятельно выбирать авторитеты и приоритеты. Досточтимый Айдиш и Унриаль да Шайни, не договариваясь и не советуясь, сказали, что свобода - это право человека самому решать, что именно он будет делать с ожиданиями, которые к нему адресуют - претворять их в жизнь, разрушать или оставлять без внимания. Досточтимая Хайшен, задумчиво улыбнувшись, предположила, что так можно назвать право как принимать свои и чужие чувства во внимание, так и пренебречь ими.

   Самый пространный ответ дал достопочтенный Озерного края Лийн. Встреча состоялась, когда его сын Глеб получил кольцо мага, и это, как юноша сказал, было лучшим подарком на его шестнадцать лет. Его отец, рассказав всю историю рождения мальчика в подробностях, признался:

   - Знаете, Эгерт, когда-то и я был ребенком. И рос в доме, в любящей семье. Как у любого ребенка саалан, у меня была сайни. Когда мне было семь, она умерла, не сумев ощениться. Так бывает. Редко, но бывает. О родителях плохо подумали, они долго оправдывались потом, но оправдались. И кто-то из сайни даже пошел к ним в дом жить, хоть и не сразу. Пустой дом, в котором не для кого зажигать огонь - это ужасно, Эгерт. Хуже, мне кажется, ничего не может быть... Я тогда решил, что, будучи самцом, представляю опасность для самок своей расы. И должен отказаться иметь детей, чтобы из-за меня никто не умер. Такое детское решение из определяющих жизнь, знаете... Я вырос, выучился, принес обеты, отправился в край - и нашел Юлю в общественном туалете в Сосново. Она могла умереть, рожая, очень многое пошло не так, и я должен был, просто обязан помочь ей выжить. Она могла умереть, оставив себе Глеба, да и он мог не пережить ее материнской заботы, поэтому она и ушла, и правильно сделала. Так что я был прав, когда забрал его. И став отцом по законам края, получив в руки документы - я понял, что свободен. Никакие обеты, никакие мои решения и ограничения не помешали мне быть отцом. И никто от этого не умер, и мир не рухнул от того, что монах растит ребенка, в рождении которого он так или иначе поучаствовал.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

   - Впечатляющая история, достопочтенный. Глеб, а для тебя что такое свобода?

   - Я думаю, что музыка. Когда в Исюрмере я стоял на скале над заливом и играл, а в заливе два китовых ящера танцевали под мою музыку, я ощущал, что как будто я, скрипка, ветер, залив и эти ящеры - это все одно целое, и это было... не знаю, как сказать...