По следам серой царевны - Елена Николаевна Щигорцова

бабы заниматься своими делами, прясть да вязать, когда мужики на ярмарку уезжали. Порукодельничают, протараторят малость и разойдутся по своим делам. Вот и тепереча пришли все немного посидеть, побалакать. Даже Лушка пришла сегодня, добротная, грудастая, туго перетянутая белым платком подмышками, ребенка от молока отучала. Ярмилкина жена красавица Руса пришла со свекровкою – тихой сгорбленной бабкой Таей. Степанова говорливая женушка Машка грузно уселась за прялицу, перекрикивая всё и всех. И Лукича бабка с корзиной потихонечку дошла, уселась клубки мотать, чтоб к зиме рукавицы мужу навязывать.

Все собрались, заспорили, надо ли самовар ставить, аль так малость посидят да пойдут каждая своими хозяйственными делами заниматься. Гомон поднялся, полетели смешки, кто-то настаивал, чтоб за работой и чайку испить, а кто опять торопился. Дитя Лушкиного разбудили, заревел. Давай ему прибаутки да колыбельки петь. Так и время сочилось.

Йара услыхала со двора ещё общую кутерьму здесь, подошла, прислушалась. На крыльцо взошла и медленно открыла дверь. Первые секунды на это никто не обратил внимания, продолжая допевать и договаривать фразы, думая, что ещё кто из местных баб подтянулся. А потом все резко замолчали уставились на странную пришлую девицу. Стояла перед ними бледная-пребледная Йара, ни живиночки в лице, ноги босые, волосы черные ручьями по плечам раскиданы, края подола грязные и в крови. Бабы замерли, не зная, как и реагировать на такое видение. Только Золя, бабка Лукича, как смотала клубки так и продолжала, журясь подслеповатыми глазами.

– Ненашенская, не уральского краю. С силой. – Прошмякала она себе под нос.

Бабы не поняли чего Золя там бормочет, но засуетились, подхватили Йару под руки.

– Давай, девка, в баню тебя сводим, – ахнула Машка, – да одежёнку подберем.

– Я могу сарафан принести, мне не в жаль, – предлагала Руса.

– Да чаем ее отпоить надо, – подключилась даже Тая, до этого в полудреме посиживая в обнимку с прялкой.

– Нет, нет, – еле выдавила Йара, опускаясь на деревянную лавку у входа, – я посижу малость, погреться хочу…

– И то верно, – загорланила над всеми остальными голосами Лушка, – пусть погреется, в себя придёт, че накинулись…

Йара опустила руки, прикрыла глаза. Стало хорошо: уютно, тепло. Надо напитаться быстрее и идти; Чернобог не дремлет, Чернобог близко. А чтобы скорее силы восстановить, нужна энергия. Её придётся против воли высасывать. Не особо любила она из людей и животных энергию тянуть, да делать нечего. Это им особо не во вред, посидят опустошённые, и потихоньку силы придут; у людей они всегда сами собой возвращаются.

Бабы понемногу угомонились, занялись своими делами. Застучали – закрутились веретёна, запостукивали спицы. Ребенок, причмокивая, сосал сладкую тряпицу, смазанную чуточкой мёда.

В приоткрытую из избы дверь сунулась пушистая рыжая кошка. Остановилась на пороге, изогнув спину, и бесшумно попятилась назад, передумав выходить к людям в сени.

Йара, не разжимая губ, едва слышно затянула древний, забытый мотив, такой тягучий, как мёд и обволакивающий, словно трясина засасывающий в себя, лишая воли сопротивляться.

– Ммммм, ммммм, ммммм… – пела она чуть громче. И потом ещё громче. Бабы перестали перешептываться, заслушались, замечтались, монотонно и как в тумане выполняя пальцами однообразные движения.

– Ммммм… – уже достаточно громко пела Йара, призывая в себя все жизненные силы, что светились в окружающих её людях. Тянула она эти невидимые лучики и из дитяти, лежащего в люльке; много в нём было непорочного света и пробуждающейся жизни, так необходимого сейчас ей.

Чем громче пела Йара, тем розовее становились у неё щеки, тем сильнее сияли ее глаза, тем больше чувствовала она в себе силы и согревалась.

Очищался ее белый сарафан, сползала на половики струйками дорожная копоть и волчья кровь, собираясь в лужицы.

Все люди же, находившиеся в помещении, включая ребенка, всё более и более впадали в какой-то странный, немыслимый сон, наполненный туманом и слабостью. Из рук выпадали инструменты и нити, пальцы не могли уже их сжимать, не хватало силы. Люди осознавали, что они сидят у Василины в сенях, что они пришли сюда заниматься делом, помнили, что мужики на ярмарку уехали, но вот ни встать, ни поднять рук, или заговорить не могли. Сидели, смотря вперед, как в мороке. Даже голову поворотить, и то не получалось. Но не было на лицах их и тени страха, тревоги.

А Йара пела, до верху наполняя себя долгожданной тёплой энергией; пела и пела, пока не послышался конский топот со двора. Это вернулись мужики на подводах. Йара прервала свою песнь. Но никто из присутствующих не шелохнулся, так и сидели, уставившись стеклянными глазами в пустоту.

Ещё только подъезжая к домам, мужики сразу почувствовали неладное – стояла тишина. Такая особенная тишина, без лая собак, мяуканья кошек, человеческого говорка, бытового шума. Ничего не слышно. Все мужики знали, что бабы собираются у Василины всегда на посиделки, поэтому, не заезжая в свои избы, они разом рванули туда. Степан первый соскочил с телеги и вбежал на крыльцо, распахнул настежь дверь. Холодный октябрьский воздух со двора кубарем закатился внутрь, разбегаясь по полу, но никто на это не отреагировал. Только кошка, вновь высунувшись в сени, мяукнула, поводила носом, и шмыгнула быстрее обратно.

Первая мысль у Степана, когда он переступил порог, была мысль облегчения, что все живы, все тут, ничего страшного не произошло. Но через секунду уже взвилась тревога.

– Ты что с нашими бабами сделала, ведьма? – Наступал на Йару Ярмилко, сразу сообразив, что дела плохи.

– Чего они не двигаются-то, а? – Растерянно спросил Лукич, подойдя к Марии и подняв ее руку вверх. Рука упала на колено старухе, не держалась на весу.

– Баб наших попортила, – зашипел Степан.

Йара попыталась оправдаться, ответила честно, поблескивая довольными глазками:

– Всё с ними в порядке, сейчас посидят немного, накопится в них энергия и всё будет по-прежнему.

Но Степан и другие мужики, столкнувшись с необъяснимым и нетипичным доя них явлением, не хотели этого слушать.

– Ууууу, змея, – продолжал злобно наступать на нее Степан.

– Мужики, – вдруг выкрикнул Федор, тощий, как жердь даже в кожухе, мужичешко, до этого лишь наблюдая странные картины вокруг, да помалкивая, – мужики. Я слышал от Василины, ведьм надо лишать силы, охомутывать. И гнать с деревни..

– Сжечь, – перебил его Ярмилко, размахивая кулачищами у Йариного носа, – ведьм сжечь…

– Беду накликаем, – противился ему Фёдор, – нельзя в деревне жечь. Беду накликаем. Хомутать надо.

– Иди ты со своими хомутами, – гневился Ярмилко.

– Будет, – стукнул в стену Степан так, что сенцы вздрогнули, – Федько дело говорит. У кого хомут возьмём?

– Берите у меня, – махнул рукой Лукич, – нам с бабкой много не надо, выживем…

– Добре, – мотнул