Ельник - Ульяна Ма

– Вы готовы приютить на территории вашей крепости тысячу голодных, а порой и безумных людей? Они хотят пить и есть, хотят прохлады и прочную крышу над головами своих детей. Юг опустеет, но куда деть всех этих людей? Вы знаете ответ на этот вопрос?

– За пределами крепости огромные территории… – начала было Мара, но Дауд впервые перебил ее. Мару это не возмутило, она, напротив, с большим интересом присела в кровати.

– Госпожа, это степи, которые чуть лучше, чем южные земли. Сотни маленьких крепостей юга объединятся в голодную, сметающую все на своем пути армию. Они захватят ваш плодородный уголок и другие такие же крепости. Всех убьют. Они не будут брать слуг и рабов – лишние рты не нужны. Это люди других порядков, взращенные в голоде и жаре, поклоняющиеся Розду, а не Всеживе. Они подобны саранче и готовы есть друг друга ради выживания.

– А пока мы убиваем их, отсылая свои армии на юг. Пусть даже не я лично, но солдаты моей крепости и мой брат – они там, – пожала плечами Мара. – Не проще ли оставить их в покое? Или, помнится, был план по построению стены, ограждающей юг от нас, но с ним что-то пошло не так.

– Вы умна не по годам, юная госпожа, – похвала от стража особенно приятна Маре, ведь она всегда была искренней. – Оставив их в покое, мы рискуем подпустить армию к стенам мирных крепостей, в том числе и к этому. А что касается стены… постройка осложнена из-за невыносимой жары.

Мара подтянула одеяло до подбородка. Приятно трещала печь, едва горела лампада, тепло и уютно. Так бы она чувствовала себя, если бы не все эти скоротечные события. Жаль, что Лада сбежала. Если бы она побыла тут еще неделю, то узнала бы о приезде брата и точно не захотела сбегать. Лада любила Сварга не меньше Мары: вешалась ему на шею, запускала руки в короткие волосы, носилась с ним по коридорам. И хотя это было совсем не изящно, но говорило об искренней радости.

– Мама права насчет Лады? Ей там не место?

– Там не место людям. Ваша сестра, при всем уважении, комнатный цветок. Я ничего не знаю о Милоше, но если он сможет ее защитить, то ей придется освоиться. А если не сможет…

– Она станет проституткой для воинов.

Дауд кивнул. В этом кивке состояло безоговорочное согласие с жестокими словами Мары. Она закрыла глаза и попыталась воссоздать образ Милоша: его ясные влажные глаза, ровная гладкая кожа, мягкие блестящие волосы. Хотелось бы верить, что за этой фарфоровой хрупкостью кроется воин, но такое бывает только в сказках. Воины выглядят, как Дауд.

10. Мама

Тусклый зимний свет бледной луны едва проникал в узкое окно дома. Слегка освещала темные комнаты шумно потрескивающая печь, догорали последние дрова из запасов. Марк снял котелок с чечевичной похлебкой, неаккуратно поставил на стол. Руки его тряслись, пальцы не слушались. Вцепившись в ложку, он стал быстро накладывать кашу в деревянную миску, все время раскидывая разварившиеся крупицы по столу. Войдя в мамину комнату, он сел на угол кровати, поставил рядом с собой миску и помог ей приподняться на помятой, уже ставшей жесткой подушке. Она слегка подняла болезненные веки, которые в темноте выглядели как глубокие провалы глаз.

Ложка с кашей уткнулась ей в губы. Она слегка приоткрыла рот, но долго не могла проглотить пищу. Марк сосредоточенно вглядывался в ее бледное, будто светящееся в темноте, лицо. Некогда пухлые румяные щеки впали, губы побелели, пропали блеклые веснушки, поредели густые волны волос.

– Слышала, соседка умерла, – проглотив, с трудом выговорила мама. Марк тут же сунул ей еще одну ложку каши, и она послушно приняла еду.

– Давно уже. Неделю как, может, больше, – он ответил ей ровным голосом, продолжая внимательно глядеть на материнское лицо, стараясь запомнить его черты. – Ты скоро поправишься.

– Воробушек мой, – слабые губы тронула неуловимая улыбка, – как бы я хотела помочь, тебе так непросто.

– Я справляюсь, – так же твердо ответил Марк, зачерпнув третью ложку, – и ты справишься.

– …кое-чем я все-таки могу тебе помочь, – произнесла она, слегка отвернувшись от поднесенной к губам каши, – ты знаешь, где твой папа?

– Ты говорила, он умер, – Марк настойчиво двинул ложку к маминому рту, но она снова отказалась есть. Ему пришлось сдаться, и он опустил руки на колени. – От старческой болезни.

– Это правда, – тихо, с трудом выговаривая слова, ответила мама. Ее веки становились все тяжелее и чернее, лицо изменялось на глазах: черты заострялись, вытягивались, а кожа белела. – Я не говорила тебе, кто он. Я тогда работала служанкой во дворце. И князь Рогой, покойный муж нашей княгини, возлег со мной. Нравилась я ему. А он мне – немного. Но княгиня узнала об этом и выгнала меня, дав дом в придворной деревне. Я тогда уже была беременная тобой.

– Что ты такое говоришь, мама? – Марк нахмурился, коснувшись указательным пальцем ее подбородка, пытаясь перевести ее взгляд на себя, но она так и смотрела в пустоту перед собой. – Я – княжеских кровей?

– Князем тебе не стать, это идет по женской линии… если нет наследницы, мог бы. Ах, Воробушек, – ее грудь тяжело поднялась под глубоким вздохом и на мгновение замерла в изогнутом, неестественном положении. Наконец мама выдохнула, а Марк с замиранием сердца смотрел на ее губы, которые вот-вот произнесут часть страшной истины. – Стал бы ты князем… во дворце хорошо, тепло, сытно.

– Нет уж. Это не для меня, – юноша даже отодвинулся от матери, глядя на нее настороженно, исподлобья. – Княжить будет Марена. У нее дар.

Мама медленно повернула к нему голову, посмотрев на сына черными провалами глаз. Ему стало не по себе, мороз пробежал скользкими пальцами по его позвоночнику.

– Ты научен честному труду. Ты хороший сын, – просипела она. – Иди спать, Воробушек. Завтра ступай на работу и не думай ни о чем.

Марк улегся в свою постель и укрылся одеялом до шеи. Завтра будет непростой день: кузница, поход за дровами в лес, на рынок за едой, а потом нужно приготовить горячую похлебку для мамы, и желательно на костях, чтобы была погуще. Марк думал, пытаясь прогнать мамино лицо со впадинами глаз, которое так и смотрело на него из темноты потолка.

Утро началось еще до рассвета. Дверью Марк сдвинул сугроб снега, который успел нападать еще вечером. Обувшись в валенки, он взял с собой сани и поспешил в лес набирать хворосту.