Вороны вещают о смерти - Анастасия Командор

зря человека напугаешь. Пусть люди знающие чтением знаков занимаются.

— Это ты про нашего волхва? — рассмеялась Милана. — Старик только и умеет, что с бешеным взглядом бегать по деревне да бормотать глупости в бороду. Не пойму, почему люди его до сих пор слушают.

Нежана с укором покачала головой:

— С таким характером ты, Милаша, долго себе жениха искать будешь. Рябина знает много, стоило бы уважение проявить.

Милана насупилась, сложила руки на груди и глянула на подругу, потом на меня, изогнув бровь:

— Между прочим, я тут не самая старшая. Рано мне беспокоиться, что одна останусь. А вот кое-кому следовало бы.

Остальные девушки тоже повернулись ко мне. Они сидели на берегу неподалеку и, как и я, катали одежду.

Из моей груди вырвался тяжкий вздох. Почему-то в последнее время ни один разговор подруг не обходился без обсуждения замужества, будто не было для них ничего интересней. Я же пыталась сообразить, как бы поскорее отделаться от этой темы.

Обвела взглядом подруг, занятых катанием. У каждой рубель был разный, и самый красивый у Беляны: украшенный узорами на ручке и по бокам. Я подняла вверх свой, простой и грубый, который вырезала сама.

— Глядите, — сказала. — Кто меня замуж возьмёт? У меня ни приданого, ничего нет, кроме старой избы да больной матушки. Все, что было, раздали старшим сестрам. А с тех пор, как отец на ту сторону перешёл, достатка в доме не было.

— Разве невесту по достатку выбирают? — вступилась добросердечная, но наивная Беляна. — Если вы полюбите друг друга, то он и без приданого тебя замуж позовет.

Я печально улыбнулась в ответ:

— Не верю я в это.

— А как же Яромир? — вспомнила вдруг Нежана. — Это ведь он на прошлого Купалу твой венок из речки выловил?

— Да, но… — я закусила губу и потупила взор. Не хотелось говорить об этом с подружками, они ведь потом всему селу разболтают, что у меня на сердце.

— Что "но"? — с нетерпеливым прищуром склонилась ко мне Милана. — Он сын сотника, к тому же, хорош собой. Высокий и сильный. А из лука как метко стреляет! Ни разу из лесу без зайца или тетерева не возвращался.

Я поглядела на подругу внимательно. Улыбнулась:

— Да ты, Милаша, никак сама по Яромиру вздыхаешь?

Девушки захихикали незлобно, а Милана нахмурилась и снова сложила на груди руки. С обидой в голосе бросила:

— А может, и так, а может, и вздыхаю. Вот только какой прок? Он все равно на меня не глядит.

— На Купалу попытаешь счастья. Может, он в этот раз твой венок поймает.

— Ну а что же ты, Огниша? — не унималась Нежана. — Яромир тебя замуж разве не звал?

— Звал, — с неохотой пришлось согласиться.

— А ты что?

— Отказала.

Я тяжко вздохнула и принялась накатывать рубаху с новой силой. Желала только поскорее закончить и пойти в дом.

— Но почему?

Что было им ответить? Всякий раз после встречи с Яромиром на душе словно камень появлялся. И вроде бы юноша ни словом, ни делом не обидел меня, но что-то такое было в его взгляде, отчего мне делалось страшно. Может, боялась я вовсе не его, а лишь перемен, которые непременно принесет замужество.

— Потому что не подходим мы друг другу, — осторожно отозвалась я, не поднимая взгляда. — Что сыну уважаемого сотника до такой, как я?

— Ищешь кого получше? — прищурилась Милана. — Так и состариться в одиночестве можно.

— Ладно тебе, Милаша, — вмешалась Нежана. — У Огниши ещё есть пара зим.

Я бледно улыбнулась подругам и в шутку сказала:

— Если не найду никого на будущего Купалу, пойду к Рябине на волховку учиться.

— Что ты, Огниша? — охнула Беляна. Она потянулась ко мне, сжала руку холодными и мокрыми ладонями. — Лучше пойди в берёзовую рощу, принеси Ладе требу и попроси о счастье.

— Но волхв говорит, что не стоит у богов ничего без особой нужды просить. А у меня нужды нет. — Я расправила последнюю рубаху, сложила ее в корзину, сверху рубель с палкой, и поднялась. — Зато есть дела. Увидимся вечером.

Одежды на стирку у меня было меньше, чем у подруг — только моя и матушки, поэтому и заканчивала всегда первой.

Я шла по натоптанной тропе мимо чужих дворов с камышовой корзиной под мышкой и удивлялась, как же быстро подруги забыли о черных птицах, предвестниках горя. Сердце сжималось, как подумаешь, что погребальный костер скоро загорится для одного из соседей.

Село наше раскинулось на плоском холме. С одной стороны его огибала речка, по обоим берегам которой зеленели засеянные рожью, просом и ячменем поля, с другой начинались леса, богатые на дичь, грибы и ягоды. От речки к центру села поднималась тропа под небольшим уклоном, и по обе стороны стояли первые избы, ещё светлые, совсем недавно срубленные. Чуть дальше избы уже стояли серые, проверенные временем и ветрами, омытые дождями. Какие-то до окон утопали в земле, тянулись к ней скатами крыш, покрытыми дёрном. Избы побогаче возвышались над остальными, их возводили, бывало, и в два, и в три этажа, а крыши покрывали сосновой дранкой.

Тут и там на перепутьях торчали вкопанные в землю бревна с вытесанными на них суровыми ликами богов. Вокруг бегали дети с прутками в руках, гоняли кур и гусей. Блеяли овцы, согнанные на дневной выпас. Мужики на другой стороне холма рубили избу и громко переругивались, так что их крики разлетались над всем селом.

Я свернула, не дойдя до центра. Изба наша стояла на окраине, а двор граничил с лесом. Из-за этого приходилось постоянно развешивать на изгороди обереги от лесной нечисти и окуривать дом чертополохом. Когда-то большой и ухоженный двор наполовину зарос бурьяном. За домом тянулись ровные черные ряды грядок, лишь кое где из земли торчали ростки. У дома паслась последняя оставшаяся у нас корова, старая уже. С каждым годом молока она давала все меньше.

Я развесила рубахи на верхних жердях изгороди. Жерди усохли, потрескались, какие-то повалились на землю, да и столбы все больше клонились в разные стороны. Изба выглядела под стать изгороди, такая же старая и серая. Сруб покосился на сторону от времени, из щелей в брёвнах торчал прошлогодний мох.

Стоило открыть дверь — обдало теплом от натопленной печи. Встретили запахи родного дома: густо пахло соломой, устилающей пол, томленой в печи кашей из проса и тыквы и травами. Окна все были закрыты ставнями — матушка не любила сквозняков.

Я зажгла от углей лучину и приблизилась к лежащей на полке́ матушке. Она спала. Седые пряди прилипли