Вороны вещают о смерти - Анастасия Командор

потихоньку стал отступать. Собрала волю в кулак и сделала ещё шаг.

— Мне нужен болотник. Покажешь, где он, и я сразу уйду. — Ещё шаг. Я смотрела прямо на нечисть, стараясь не выдавать волнения. — А если хочешь что-то взамен, у меня есть хлеб. — Вспомнилось, что отец иногда взрезал ладонь, чтобы задобрить духов. — И кровь.

Во взгляде Лихо будто появился интерес. Он окинул меня жёлтым глазом и приблизился на шаг.

— Не боишься меня? Обычно люди бегут прочь, едва заметив.

В ровном, спокойном голосе слышалась давняя обида. Пришлось слегка слукавить:

— Не боюсь. Так ты поможешь?

Лихо помолчал немного в задумчивости и ответил:

— Не нужен мне хлеб. Я питаюсь человечьими страданиями. А их в вашем селе предостаточно.

— Значит, это ты насылаешь несчастья? — с укором прищурилась я.

— Так все говорят. Но это неправда. В жизни и без меня полно горестей. — Он смежил веко и потянул носом воздух. — Вот и в твоём сердце тоску чую. Она и будет твоим даром.

Его слова заставили поежиться, но отступать было некуда. Я кивнула — и тут же ощутила все затаенные обиды, все страхи и печали заново, так ярко, как если бы случились они в этот самый момент.

Вот погребальный костер отца. Пламя поднимается так высоко, что лижет низкие тучи, светит так ярко, что затмевает собой закат. Я стою у самого пламени и не чувствую жара, а только горе. Глубокое, как бездонное ущелье, и такое же темное.

Вот сестры разъехались по своим новым дворам и оставили меня в тихом доме наедине с матушкой. Чувствую, как на плечи ложится тяжким грузом ответственность, к которой я не готова. Это страх, что не справлюсь с хозяйством. Обида, что оставили меня одну.

Вот живая и красивая матушка на глазах превращается в нелюдимую старуху. Льет слезы по ночам, и я грущу вместе с ней. Грущу, потому что знаю: не стать ей прежней.

Столько всего нагрянуло разом, что глаза защипало от подступивших слез. Я яростно смахнула их рукавом. Достаточно их пролито в прошлом.

— Благодарю за дар.

Лихо склонил голову, а печали и горести вдруг отступили, и я смогла вздохнуть с облегчением. Вдруг зашумел ветер. Он откинул пряди с лица нечисти. Второй его глаз был перечеркнут длинным шрамом и навсегда закрыт. Лицо худое, сплошь острые углы, и совсем не старое, как в поверьях сельчан.

— Ступай за мной. Но не подходи близко. Все, кого я коснусь, обречены на несчастья.

В его словах слышалась тоска.

Лихо развернулся и не спеша двинулся в чащу. Ступал бесшумно, ни одна ветка не хрустнула под его ногой. Только мантия из зелёного мха и сухих листьев с лёгким шелестом тянулась следом.

Я пошла в нескольких шагах позади. Навьи духи все ещё кружили неподалеку. То впереди, то позади слышались их тревожные шепотки. Но они не подбирались близко. Наверно, боялись моего провожатого.

Некоторое время спустя я решилась нарушить тишину:

— Спасибо, что прогнал духов.

Лихо обернулся через плечо. Взгляд его казался печальным.

— Здесь их великое множество. И их не задобрить каплей крови. Им нужна жизнь.

— А почему их так много?

Я поравнялась с Лихо в надежде послушать интересный рассказ, а он тихо и размеренно начал:

— Давным-давно, задолго до зарождения вашего села, на этом месте стояло поселение. Деревушка вдали от всех в окружении молодых ещё деревьев. Но однажды пришли захватчики и убили всех ради нескольких голов скота и мешков с зерном. Вспыхнули избы, и от пепла и пламени почернело все вокруг. Но тела не предали огню или земле. Не справили по душам тризну. И души умерших страшной смертью людей, неупокоенные, озлобленные, не смогли очиститься в Нави, чтобы отправиться в долину Предков или возродиться вновь в Яви. Вместо этого они застряли здесь, в месте своей смерти, и превратились в злобных навьих духов.

Мы оба надолго замолчали. Невидимые духи тоже притихли, перестали шептаться, а только тихо, жалобно плакали. От их плача всколыхнулась в сердце тоска.

— Жаль их, — с печалью проговорила я. — А можно ли как-то помочь им, успокоить? Они ведь и сами мучаются здесь, в Яви.

— Жаль… — откликнулся Лихо с задумчивостью, словно пробуя слово на вкус. — Обычно вы, люди, никого не жалеете, кроме самих себя.

Я нахмурилась, собралась было возразить. Лихо качнул головой, обернулся.

— Это не укор. Наблюдение. Кто я, чтобы судить? — Он с грустью вздохнул и поглядел в сторону на что-то, что я видеть не могла. — А помочь им уже нельзя. Они слишком долго находились в Яви и позабыли, что когда-то были людьми. Тела их и кости истлели, и ничего не осталось, чтобы обряд провести.

— А все духи раньше были людьми?

— Не все. В основном только те, кого люди называют злобными.

— А ты?

— Не помню.

Дальше мы пошли в молчании, но не в тишине. Навьи духи по-прежнему следовали за нами. Шумел ветер в верхушках деревьев, то и дело роняя вниз сухие обломанные ветки. Протяжно скрипели сосны. Мы ступали по мягкому пружинистому мху, который теперь устилал подножия деревьев сплошным зелёным покровом. К запаху прелой листвы и хвойной смолы примешался запах тины, застоявшейся воды. Скоро показались топи.

— Вот и болотник.

Лихо обвел рукой широкое заболоченное пространство впереди. Тонкая рука была серой, словно камень, а длинные пальцы до середины черные.

— Собирай осторожно, — добавил он. — Если увязнешь в трясине, я не смогу тебя вытащить.

Вода блестела в тусклом дневном свете, почти полностью покрытая ряской. Сквозь нее пробивались трава и низкие кустарники. По краям густо росли заросли голубики и между ними болотник. Его ветки доходили почти до колена, усыпанные темно-зелеными вытянутыми листьями. На концах веток — маленькие белые цветы, похожие на седой одуванчик. Я принялась рвать болотник, стараясь не вдыхать его сильный запах. Ведь это растение могло как исцелить, так и навредить.

Лихо ждал чуть поодаль. Наблюдал. Ветер трепал длинные седые пряди, а глаз светился жёлтым, словно огонек лучины. Под его пристальным взглядом во мне пробудилась тревога. Какие мысли у него в голове? Может, когда я наберу трав и исполнится наш уговор, он нашлет несчастье? Сельчане говорят, что Лихо все равно, кого проклинать.

Словно прочитав опасения в моем сердце, он опустился на землю в корнях корявой сосны, прислонился спиной к стволу. Его зеленая мантия слилась с мхом, покрывающим кору и корни. Если не знать, что он там, можно было его и не заметить.

— Давно в Чернолес не забредал человек, — промолвил он. — Мы уже отвыкли от