Желанная Шести - Лисавета Челищева

подходит; его рука слегка подрагивают, когда тот подбирает кисть.

Когда он начинает рисовать, я закрываю глаза, позволяя себе погрузиться в волшебные ощущения легких прикосновений. Его кисть нежно скользит по моей коже, оставляя легкие следы акварельной краски, словно он создает на моем теле сказочный мир. Однако вскоре я замечаю, как его движения становятся неуверенными, руки начинают потеть, а кисть выскальзывает.

– Кирилл, – произношу я тихо, открывая глаза. – Почему ты дрожишь, как осиновый лист на ветру?

Он вздыхает, тяжело моргая от наваждения.

– Я… не знаю, как это объяснить, – шепчет он, стараясь взять себя в руки. – Я не могу сосредоточиться. Это… отвлекает. – его взгляд задерживается на моем кружевном полупрозрачном белье.

Я жеманно улыбаюсь, ощущая, как его стеснение наполняет меня энергией.

– Разве это не твое вдохновение? – спрашиваю я, наклоняясь чуть ближе, чтобы увидеть, как его лицо заливается краской.

Он пытается улыбнуться, но это больше похоже на бездушную гримасу. Его ногти впиваются в ладони, и я понимаю, что его внутренние демоны сражаются с потаенным вожделением, а ангелы – с желанием создать нечто прекрасное.

– Я просто… боюсь, что не смогу сделать это так, как ты хочешь, – признается он, опуская взгляд. – Я не хочу разочаровать тебя.

– Кирилл… Мы ведь все еще говорим о рисунке?

Он медленно кивает, его дыхание становится прерывистым. Он берет кисть, и я вижу, как его уверенность начинает возвращаться. Каждый мазок становится более уверенным, и я чувствую, как его страх постепенно отступает, уступая место творческому порыву.

– Госпожа, я уже говорил это раньше. Повторюсь – ты божественна, – произносит он с придыханием. – Я должен запечатлеть это мгновение в своей памяти навечно.

Он рисует не просто цветы и звезды; он создает целый мир, в котором я – его главная героиня, его вдохновение.

– Это прекрасно, – шепчу я, когда он завершает последний штрих, и наши взгляды встречаются. – Ты действительно талантлив.

Кирилл улыбается, и в его вновь оживших глазах я вижу не только гордость, но и искру надежды, осветившую его померкший внутренний мир.

– Благодарю, милая госпожа… Я никогда не думал, что смогу создать что-то подобное.

– Ты смог, – мурлычу я, наклоняясь ближе. – Художник ведь должен прочувствовать предмет, перед тем, как перенести его на полотно, не так ли? Прочувствовал меня?

Он робко кивает. Я качаю головой.

– Меня касались только твои кисти. Ты же… ни разу до меня не докасался. Это даже похвально. Не многие могут так.

Я беру его ладонь и кладу на свою грудь.

– Запомни этот миг, художник. Потому что твоя муза больше не придет к тебе. Ты слишком глубоко ушел в себя, и ей с тобой скучно. Она уходит к другому. Пока!

Я целую его в лоб, поднимаюсь с места и ухожу.

Последнее, что запоминаю, – опущенная голова художника.

В зимний холод – всякий молод

Утренние лучи солнца, пробиваясь сквозь тяжелые шторы, наполняли обеденный зал мягким светом, который нежно ложился на стол, уставленный тонким фарфором и хрустальными бокалами. В воздухе витал аромат свежевыпеченного хлеба, сливаясь с запахом цикория. Я сидела за столом, настроение было скверное. Ведь приготовил все это застолье Казимир.

«На дух этого церковника не переношу. Лучше останусь голодной, чем буду вкушать пищу приготовленную его мерзкими ручонками!» – проносились мысли в моей голове.

Его надменные темно-синие глаза встретились с моими, и я почувствовала, как во мне вспыхивает горячая жгучая злость к этому человеку. Ах, нет. Не человеку. Набожному волколаку.

– Доброе утро, – произнес он ровным голосом, в котором звучали нотки скрытого ехидства. Казимир уселся за стол, наливая себе чашку цикория. Ах, ну почему Шура вышвырнула такую нужную скляночку с ядом? Сейчас она бы как пригодилась!

– Доброе, – отрезала я, выдавив улыбку.

Юргис, сидевший напротив меня, был погружен в том древнего фольклора Востока, сосредоточенно нахмурив лоб. Я ощущала его любопытство, когда он время от времени бросал взгляды на Казимира, словно пытаясь оценить напряжение, повисшее между ним и мной.

Дверь распахнулась, и в столовый зал вошел Агний, его присутствие было как глоток свежего воздуха.

– Ах, ну наконец-то само солнышко озарило нас своим светом! – провозгласил Юргис, улыбаясь во все зубы своему старшему брату.

Агний сделал вид, что не заметил этого. Он сел рядом со мной, и мое сердце затрепетало от его близости. Пришлось уступать тело Шуре. Ее черед развлекаться настал.

Пока остальные пили цикорий и читали свои книги, Агний наклонился ближе, и его теплое дыхание коснулось моего уха.

– Ты сегодня обворожительна, – прошептал он, протягивая сложенную записку, скрытую под краем его тарелки.

Я огляделась, убедиться, что никто не наблюдает, прежде чем осторожно приподнять ее край.

Записка гласила:

«Прикоснись ко мне, не используя рук. Сделай это глазами. Мне очень нужно это. Ночь без тебя была слишком долгой»

Застенчивая улыбка появилась на моих губах, когда я встретилась с ним взглядом, чувствуя, как тепло заливает мои щеки. Но от колкого взгляда Казимира, брошенного в меня через стол, по мне пробежал холодок. Я снова обратила свое внимание на Агния, так было безопаснее.

Я притворилась, что занята пробой овсяного печенья, перелистывая страницы книги, а сама тайком одарила Агния самой теплой улыбкой на какую только была способна. Мое сердце запело при виде его ответной реакции – бархатной улыбки с ямочками.

После завтрака я извинилась и ушла мыть посуду, оставив волколаков за столом. Кухонная дверь захлопнулась за мной, создавая барьер между их неспешной болтовней и моими мыслями. Мои уши занимал ритмичный плеск воды, а думы вновь возвращались к записке Агния.

Внезапно сильные руки обхватили меня за талию и быстрым движением развернули. Я ахнула, когда Агний прижал меня к серванту с фарфором, его губы впились в мои с такой пылкостью, что помутнела голова калейдоскоп красок и ощущений. Его руки крепко сжали мою талию, и я растворилась в нем целиком.

– А что, если кто-нибудь увидит? – прошептала я, затаив дыхание, мое сердце бешено колотилось.

– Не имеет значения, – хмыкнул мужчина, и его глаза заметно потемнели. – Если они это увидят, то помрут на месте от сильнейшей зависти.

Я хихикнула, и все во мне воспарило, когда он подхватил меня на руки и усадил на кухонный столик. Наши губы снова столкнулись, на этот раз