Желанная Шести - Лисавета Челищева

вырезу и рукавам. Когда я надеваю его, мягкая ткань обнимает мою фигуру, подчеркивая изгибы и позволяя мне двигаться с грацией.

Я восхищаюсь своим отражением в зеркале; это платье превращает меня в воплощение элегантности.

Направляюсь в столовую, где в воздухе витает аромат завтрака. Кирилл, как я и просила, приготовил обед специально для меня. Я призналась ему в своём неумении готовить. Сначала он удивился, вспомнив, что Шура могла это делать, но я – не она. Моя бессмертная роль никогда не требовала таких обыденных человеческих навыков. У меня был специфический набор умений, необходимых для выполнения самого древнего ремесла на протяжении веков – ремесла, которое даровало мне бессмертие и власть.

Сажусь за стол, и из кухни выходит Кирилл, его застенчивое поведение становится очевидным, когда он ставит передо мной тарелку с дымящимся супом.

– Надеюсь, тебе понравится, – бормочет он, отводя глаза, избегая моего игривого взгляда.

Я улавливаю в его запахе нотки страха.

– Боишься меня? – спрашиваю, наклоняя голову в его сторону.

Наши лица оказываются слишком близко, и я вижу, как его большие серые глаза расширяются от удивления.

– Нет, – шепчет он, отступая на кухню.

Я вздыхаю, отодвигаю тарелку в сторону; чувство голода на мгновение проходит. Следую за Кириллом на кухню, где он моет посуду – его движения торопливы и рассеянные.

Облокотившись на стойку рядом с ним, я с любопытством наблюдаю за его действиями. Вскоре мне наскучило его безразличие к моему присутствию, и я делаю вид, что ухожу, тихо ступая за его спину.

– …Попался, – шепчу, обхватывая его сзади руками. Его худощавое тело напрягается, замирая под моими прикосновениями. – Я чувствую твои эмоции, знаешь… Печаль, страх, разочарование, страдание… – ладони скользят вверх по его груди, ощущая учащенное сердцебиение под ними. – Я ведь знаю, почему ты так страдаешь… Ты начинаешь вспоминать, верно? Начинаешь видеть проблески своего прошлого?

Парень слегка поворачивается, его взгляд встречается с моим, но он качает головой.

– Нет, наоборот. Когда я пытаюсь вспомнить, всё становится ещё более расплывчатым. Я не знаю, как я здесь оказался, почему… Не знаю, что я сделал, чтобы заслужить это втрое обличье зверя. Но одно я знаю точно… – его голос затихает, неуверенность омрачает его изящные черты.

– Что? Расскажи мне.

– Полулюдей-полуволков не существует… Я думаю, что и я не существую.

Смешок срывается с моих губ; абсурдность его заявления поражает меня.

– Типичное творческое мышление.

Кирилл поворачивается ко мне, на его лице мрачнеет отчаяние. Я чувствую, как от него исходит липкая энергия безнадежности и уныния. Он мне не нравится, и я только больше в этом убеждаюсь. По моим наблюдениям, самые приятные игры здесь – с Юргисом и Ратишей. С Кириллом… Я чувствую, что он может сломаться в любой момент, как тонкая соломинка на ветру.

Глядя на свои ногти, я прикусываю губу, и у меня рождается идея.

– …Ты же художник, да? – я улыбаюсь, показывая ему свою руку. – Покрась-ка мне ногти, будь другом.

– …Другом? – эхом отзывается он, уголки его слегка серых губ опускаются.

Я закатываю глаза, хватаю его за руку и влеку за собой.

– Ладно! Если накалякаешь достаточно красиво, то сможешь стать чем-то большим, чем просто другом. Договорились?

***

В его мастерской солнечный свет проникает сквозь матовые окна, отбрасывая мягкий отблеск на разбросанные холсты и кисти. Кирилл принимается за работу; его руки на удивление не дрожат, когда он тщательно красит мои ноготки. Каждый мазок продуман, золотистые цвета переливаются на фоне моей бледной кожи.

– Не двигайся, пожалуйста, – бормочет он, сосредоточенность отражается в его чертах. Я не могу удержаться от желания немного поддразнить его. Чихаю, и как бы случайно отдергиваю руку, ухмыляясь его разочарованию, когда краска попадает мне на пальцы.

– Упс.

– Прошу, госпожа, ещё пару минут не двигайся, – вздыхает юноша; в его глазах не отражается никаких эмоций. Меня это, конечно же, раздражает. Я хочу, чтобы он что-то почувствовал: привязанность, раздражение, в лучшем случае – вожделение. Безразличие – это худшее в моей практике.

Когда он наконец заканчивает, я восхищаюсь его замысловатыми рисунками на моих ноготках – крошечные розы и вьющиеся виноградные лозы, которые, кажется, оживают под солнечными лучами.

– Прекрасно. Очень хорошо, – хвалю я, поворачивая руку то в одну, то в другую сторону, поражаясь его таланту.

Кирилл торжественно кивает и отворачивается, чтобы вымыть кисти. Я пользуюсь моментом, чтобы насладиться тишиной и мягкими звуками плеска воды о фарфор. Но я не могу устоять перед желанием расширить границы дозволенного. И расширить так, чтобы их как будто и не существовало.

Медленным, обдуманным движением я снимаю верх своего платья, позволяя ему упасть до талии, открывая нежное черное кружево под ним, которое я надела из гардероба, столь щедро подаренного мне Мораном.

Я откидываюсь на спинку софы, приподнимаюсь на локтях, не сводя с него страстного взгляда.

– Кирилл… Сделаешь меня еще красивее? Нарисуешь здесь звезды?

Он поворачивается, чтобы посмотреть на меня; кисти выпадают из его рук, а глаза расширяются.

– Я… я не могу. Там.

– Почему нет? Ты – художник, я – муза. Что здесь такого? Для тебя не должно иметь значения, где творить. Покажи мне свои превосходные навыки.

Я вижу противоречие в его глазах, то, как он борется со своими мыслями – все это написано у него на лице.

– Я… я не должен, – заикается художник, отступая назад, как будто я его обожгла.

– И что же тебя останавливает?

Слышу, как колотится его сердце, чувствую запах адреналина в его дыхании – все это мне слишком хорошо знакомо. На протяжении веков повстречалось так много схожих парней. Даже скучновато стало.

– Потому что… – выдыхает он. – Потому что я не хочу переступать дозволенную черту с тобой.

– …А что, если я хочу, чтобы ты это сделал?

Он тяжело сглатывает; на его лице отражается неуверенность.

– Прекрати это. Ты – не она.

– Возможно. Но у меня есть ее тело, ее лицо… Ее голос. Разве этого недостаточно?

Молчание затягивается, становится густым. Взгляд Кирилла скользит по моей обнаженной пышной груди в утягивающем корсете, затем слегка затуманенный возвращается к моим глазам.

– Хорошо, – наконец соглашается он. – Но только если ты пообещаешь не шевелиться.

На моих губах проскакивает улыбка, и я откидываюсь на спинку. Кирилл неспешно