Опасные видения - Коллектив авторов

Эта – из его Собачьей серии: «Апёстол», «Схватка воздушных псов», «Собачья жизнь», «Псолнце», «Пес наоборот», «Филандрийский пес», «Песнь псин», «Охотник на псов», «Лежащий песик», «Пес под прямым углом» и «Импровизации на тему пса»[40].

Сократ, Бен Джонсон, Челлини, Сведенборг, Ли Бо и Гайавата пируют в таверне «Русалка». За окном видно, как Дедал на кносских валах запихивает ракету в задницу своему сыну Икару, чтобы запустить в знаменитый полет. В углу присел Ог, Сын Огня[41]. Он гложет кость саблезуба и рисует бизонов и мамонтов на заплесневелой штукатурке. Наклонилась над столиком барменша Афина – подает видным гостям нектар и крендельки. Позади пристроился Аристотель с козьими рогами. Он задрал ей юбку и кроет сзади. Пепел с сигареты, висящей в его ухмыляющихся губах, падает ей на юбку – и та начинает дымить. В дверях мужского туалета пьяный Бэтмен поддается давно подавлявшейся страсти и пытается уестествить своего Чудо-Мальчика. За другим окном – озеро, где по воде идет человек с позеленевшим от патины нимбом над головой. Позади него из воды торчит перископ.

Хватательный пенизмей обхватывает кисточку и начинает творить. Кисточка – это маленький цилиндр, насадка на шланге, который уходит в куполообразную машину. На другом конце цилиндра – отверстие. Ширину струи можно настраивать, подкручивая большим пальцем колесико на цилиндре. Цвет и оттенок краски, которую он выпускает мелкодисперсным туманом, или густой струей, или как угодно, настраиваются другими колесиками.

В ярости, хоботно, слой за слоем выстраивает он новую фигуру. Затем вдыхает густой аромат, роняет кисточку – и шасть за дверь и вдоль стены овального зала, выписывая каракули безногих созданий, надпись на песке: прочтут все, а поймут – немногие. Кровь кач-качается в одном ритме с жерновами Беса и Пода, подкармливая и бодря эту теплокровную рептилию. Но стены, заметив постороннюю массу и потустороннее желание, вдруг светятся.

Он стонет, и тогда половой полоз приподнимается и покачивается под флейту его желания о трахе без страха. Да не будет свет! Ночи будут его клоакой. Мчит мимо материной комнаты, ближайшей к выходу. Ах! Тихо вздыхает от облегчения, но свистит уж воздух в вертикальных упругих губах, объявляя об отбытии секспресса в Дезидерат.

Дверь стала архаичной – в ней появилась замочная скважина. Скорей! По наклону и прочь из дома через замочную скважину, на улицу. А на улице – дивиться девице: юная дева с фосфоресцентными серебристыми волосами что наверху, что внизу.

Быстрей на улицу, оплестись вокруг ее лодыжки. Она опускает взгляд с удивлением и потом – страхом. Ему это нравится: слишком желающих слишком много. Нашел одну на миллион на мили он.

Вверх по ее ноге, мягкой, как ушко котенка, и поперек межножного дола. Уткнуться в нежные крученые волоски и затем – сам себе Тантал – в обход легкого выгиба живота, поздоровавшись с пупком и нажав, чтобы позвонить выше, кружок-другой вдоль талии, застенчиво и украдчиво чмокнуть каждый сосок. И снова вниз, выступить в поход на венерин холм, дабы вонзить там флаг.

О, табу наслаждения, покущунство! Там младенец – уже рвется в действительность эктоплазма. Капля, яйцо – и залп по половым проходам плоти, готовой выхлебать счастливчика Микро – Моби Дика, который обгонит миллион миллионов братьев, – вжизньвливание сильнейшего.

Зал заполняется зычным хрипом. Жаркое дыхание холодит кожу. Он потеет. Набухший фюзеляж покрывается сосульками, провисает под весом льда, и катится вокруг туман, свистит мимо распорок, и скованы льдом элероны и элеваторы, и он быстро теряет вставоту. Выше, все выше! В тумане где-то впереди – Венерин городок; о Тангейзер, шли шлюх, бей в фанфароны, кричи карнавал, – я в крутом пике.

Материна дверь раскрылась. Жаба жирно жлобится в яйцеобразном дверном проеме. Словно меха, поднимает и опадает подгрудок; раззявлена беззубая пасть. Гиннунгагап. Раздвоенный язык выстреливает и сворачивается вокруг его уда-ва. Он вскрикивает обоими ртами и самотыкается туда-сюда. Пробегают волны отказа. Две перепончатые лапы вяжут дрыгающееся тельце узлами – сопливая бесформа.

Женщина дефилирует своими филеями дальше. Подожди меня! Наружу ревет поток, упирается в узел, ревет обратно, отлив сталкивается с потоком. Слишком много – и выход только один. Засим кончает, рушится водосвод, не видать Ноева ковчега или Евина ночлега; он сверхновит – прорыв миллионов поллюминисцентных ползучих метеоров, буря в стакане бытия.

Прошло царство межножье. Пах и живот замкнуты в затхлую броню, а сам он холодный, мокрый и дрожащий.

Патент бога на рассвет истекает

…дальнейшее произнес Альфред Мелофон Гласнарод, передача «Час отжиманий и кофе Северного сияния», канал 69В. Текст записан во время 50-й ежегодной демонстрации и конкурса Центра народного искусства. Беверли-Хиллз, уровень 14. Стихи Омара Вакхилида Руника – экспромт, если сделать скидку на размышления предыдущим вечером в непубличном доме «Личная вселенная», а отчего бы ее не сделать, если Руник из того вечера ничего не помнит. Несмотря на это, награжден Первым Лавровым Венком «А», учитывая, что Второго, Третьего и т. д. нет, венки классифицируются от «А» до «Я», боже, благослови нашу демократию.

Серо-розовый лосось плещет вверх по водопадам ночи

В нерестовый пруд завтрашнего дня.

Заря – красный рев лучезарного быка,

Что мчится за горизонт.

Фотонная кровь истекающей ночи,

Зарезанной солнцем-убийцей.

– и тому подобное, еще пятьдесят строк, перемежавшихся и прорежавшихся ликованием, аплодисментами, освистыванием, шипением и вскриками.

Чайб почти проснулся. Щурится в сужающуюся тьму, пока сон ревет прочь в подземный туннель. Щурится через едва приоткрытые веки на другую реальность: бодрствование.

– Отпусти детород мой! – стонет он в паре с Моисеем и, с мыслями о длинных бородах и рогах (с подачи Микеланджело), вспоминает прапрадеда.

Домкрат воли поднимает вежды. Он видит, как фидо покрывает стену напротив и изгибается на полпотолка. Рассвет, сей паладин солнца, бросает ему свою серую перчатку.

Канал 69В, ВАШ ЛЮБИМЫЙ КАНАЛ, местный лос-анджелесский, приносит вам рассвет. (Обман глубины. Ложный рассвет природы тенится благодаря электронам, образованными устройствами, образованными образованными людьми.)

Проснись с солнцем в сердце и песнью на губах!

Встрепенись под трогательные строки Омара Руника! Узри рассвет, как птиц на деревьях, как Бога, узри!

Гласнарод тихо читает строки под нарастающую «Анитру» Грига. Старый норвежец и не мечтал о такой публике – и слава богу. Молодой человек, Чайбиабос Эльгреко Виннеган, печалится своему липкому концу – спасибо недавнему гейзеру на нефтяных полях подсознательного.

– С седалища в седло, – говорит Чайб. – Сегодня мчит Пегас.

Он говорит, думает, живет в самом что ни на есть настоящем времени.

Чайб вылезает из кровати и