Опасные видения - Коллектив авторов

красива, как ее рваное, чуть ли не прозрачное платье облегает округлые груди и бедра. Когда она наклонилась, протягивая дымящуюся миску со странно пахнущим бульоном, ее светлые пряди пролились водопадом и задели его щеку. Он поднял глаза, поймал ее взгляд; она скромно его опустила.

– После этого вам станет лучше, – сказала она хриплым голосом, и ее движения чуть притупили его аппетит, разжигая совсем другой голод. Прошло четыре года с тех пор, как он видел такую женщину. Их война отняла первыми, бомбами и радиоактивной пылью, – всех девушек, что остались, когда мужчины спаслись в сравнительной безопасности сражений. Он попробовал бульон и скривился, но съел все до капли. Говядина на основе древесины была жесткой и жевалась с трудом, но все лучше консервов, к которым он уже привык. Хлеб на вкус отдавал водорослями, но его он мазал маслянистым зловонным маргарином и жевал большими кусками.

– Я устал, – произнес он наконец. – Я бы поспал.

– Да, разумеется, – ответил старший по станции. – Сюда, солдат, сюда.

Он последовал в комнатушку без окон, где из всей мебели была только ржавая металлическая койка. Сержант устало упал поперек брезентового матраса, старший тихо прикрыл за собой дверь. Но Тод знал, что не уснет, несмотря на сытый желудок. Разум слишком переполнялся, кровь бежала по венам слишком быстро, тело слишком изнывало по женщине.

Затем дверь открылась и вошла она.

Она ничего не сказала. Подошла к койке и села рядом. Наклонилась и поцеловала его в губы.

– Меня зовут Элеанора, – шепнула она, и он грубо ее схватил. – Нет, подожди, – сказала она, игриво отбиваясь от его объятий. Встала и отошла в угол комнаты.

Он наблюдал, как она выскальзывает из одежды. Когда она стянула платье через голову, светлые волосы соскользнули, кудри перекосило на лбу. Она хихикнула и поправила парик. Потом потянулась за спину и расстегнула лифчик; тот упал на пол, обнажая плоскую волосатую грудь. Она уже собиралась раздеться до конца, когда сержант закричал и бросился к двери; она поймала его за руку и шептала слова любви и мольбы. Он со всей силы ударил существо, и оно упало на пол, заливаясь горькими слезами, и юбка высоко задралась на мускулистых волосатых ногах. Сержант не задерживался, чтобы забрать броню или оружие; отправился из Станции Мира в задымленную пустошь, где невооруженных и отчаявшихся ждала смерть.

Послесловие

«Эрзац» – непринятый рассказ. Редактор его вернул и сказал просто: «Не любим про войны будущего». И он такой не один. Ряд редакторов считает, будто войны будущего – это на самом деле не «опасное видение», предпочитают авторов, которые держатся от этой темы подальше. Атомные конфликты «банальны». Послеатомные бедствия – «клише». Армагеддон «затаскан». Бытует мнение – как минимум в мире литературы, – будто наш атомный припадок уже исцелен и читатели обойдутся без напоминаний о разрушениях и радиации. Но игровое поле фантастического жанра – это будущее, а будущее экстраполируется из ингредиентов настоящего. И если вам не кажется, что ингредиенты конца света еще с нами, то вашему радио не хватает лампочек, вам пора сменить рецепт вашего врача, у вас забиты уши. Лично я надеюсь, что наши авторы, особенно фантасты с особыми привилегиями и талантом, продолжат бомбить мир новыми словами на ту же тему, постоянно пугать нас тем, что может случиться, постоянно беспокоиться о профилактике и лечении. На мой взгляд, самое опасное видение – то, которое видишь в розовых очках, и я благодарен, что у редактора этого сборника в очках прозрачные стекла.

«Спеши, спеши, – говорила птица»

Предисловие

Знать Соню Дорман – значит ее любить, если простите меня за сентиментальность. А еще это может рассердить ее мужа, Джерри, человека с очень мощными мускулами, с кем Соня Дорман разводит и возит на выставки акит (это такая японская порода собак, как пони в собачьем мире – выглядят так, будто готовы порвать вам яремную вену, но хотят в основном только обслюнявить в бестолковом дружелюбии) на ферме «Парнассус-Кеннелс» в Стоуни-Пойнте, штат Нью-Йорк, и все это уже наверняка складывается в самую сложную словесную конструкцию с тех пор, как Виктор Гюго написал предложение на двадцать две страницы в этом самом своем «Горбуне из Норт-Дама», формой которой теперь и стало мое вступление.

На просьбу о всяких автобиографических вкусностях Соня пишет: «Моя автобиография такая неправдоподобная, что я и не знаю, что вам сказать. У меня нет классического образования. Училась в частных (прогрессивных) школах Новой Англии и в результате очень мало знаю, зато под завязку набита культурой. Росла с лошадьми, но сейчас их себе позволить не могу, поэтому развожу и вожу на выставки акит – чутких собак для чувствительных людей – между написанием стихов и рассказов. За свою жизнь работала поварихой, секретаршей, инструктором по верховой езде, танцовщицей фламенко и была замужем. Люблю спекулятивную литературу, потому что верю, что наука и искусство должны любить друг друга, а не враждовать или конкурировать».

Ничего из этого, конечно, не подготовит вас к подлинному ужасу и животрепещущей важности рассказа, который любезно написала милая Соня. Рассказа, который можно разве что сравнить – и то отдаленно – лишь с творчеством покойной Ширли Джексон. А еще ничего из этого не говорит о значительной репутации, что Соня получила за последние годы, публикуясь в таких разнообразных журналах, как Cavalier, Galaxy, Redbook, The Saturday Evening Whateveritis, The Magazine of Fantasy & Science Fiction, и превосходной антологии оригинальных рассказов Деймона Найта – Orbit 1.

Можно читать то, что писали Ли Брэккетт, или Вин Пакер, или К. Л. Мур, и думать: господи, какие же это мускулистые тексты, – а потом узнаешь, что все это женщины, и говоришь: боже ж ты мой, они пишут, как мужчины, – с силой. Или можно прочитать Зенну Хендерсон и подумать: господи, пишет прямо как женщина, сплошь в пастельных тонах. Или прочитать Айн Рэнд и подумать просто: Иисусе!

Но это уже другая критическая статья.

Зато когда читаешь Соню Дорман, не видишь мускулистость мужского текста. Читаешь и понимаешь, что это написано женщиной, и при этом нет никакого притворства. Нет попыток подражать отдельным силам мужской литературы. Чисто женские мышление и подход – но такие сильные. Особая сила натяжения. Вот что такое текст, написанный талантливой женщиной. Это текст, который может написать только женщина. У Кэрол Эмшвиллер – тоже где-то в этом сборнике – есть подобная сила, но в самом