Восход Сириуса, часть 2 - Битва за хрустальный гроб - Людмила Владимировна Белаш

тоже дурной? – мягко спросил стриженый здоровяк Эсташ. В отличие от добряка Ариеса, он играл тут роль крутого господина, выходил к гостям в коже и заклёпках, подавляя властным рыком. Кое-кто от него тяжко млел. Эсташ был доброволец, не совсем, чтоб чистый деликат и, главное, не баран.

– Таш, цап-царап не здесь и не сейчас, – подняла ладони Рома. – Я не понимаю, чего вы заводитесь. Мало того, что все пришли и Джи расстраиваете…

– На базе нет служителей Агнца, – потихоньку тёр публике мозги вкрадчивый Ариес. – Давно пора бы пригласить. Можно внести начальству предложение.

– Барашек верно говорит, – схватилась Маха. – Не проводить парней честь по чести – подлёж! Пишем рапорт Мамочке, и строем на траурную мессу. Таш, давай бумагу. Ариес, ты мигом к падре, закажи заупокойную от нашего подразделения, особо. Не корчи рожи! Это надо лично, по телефону не делается. Рома…

– Я могу остаться у себя дома? – тихо, со сдерживаемым раздражением спросила Рома. – Если хочешь дать кому-то поручение, у тебя большой выбор.

– Ладно. Чик!..

Маха напористо всех растолкала по делам, оставив только Гугуай в качестве подпорки для поникшей Джи, а затем принялась за Рому. Загнала её в угол, почти в стенной шкаф, и начала разбираться:

– Бяша, я очень злая, видишь? Там война, мой рыжун улетел с полным трюмом ракет, а пятеро американов уже коченеют в морозилке. И чёрт не знает, чем это закончится. Между тем… погляди на меня!.. между тем оба твоих…

– Какие «оба», что ты громоздишь?

– Не знаю, с кем теплей, но первый сделал тебе люкс, а второй пригнал робота с валентинкой. Оба живы. Объясни: чего колючки выпустила, как игольник с Голды? Где твоё стадное чувство?.. Швед вообще штатский, ему ничего не грозит. А Хонка под крылом у Сокола.

– Я нервничаю. Мне плохо. Не приставай ко мне, никто. Я хочу побыть одна, хоть полчаса. А здесь даже в сортире не запрёшься, вытурят. Я собиралась позвонить… да, одному из своих! почему для этого я должна тариться в подсобке?

– Отдёрни занавеску, – не оборачиваясь, попросил Эсташ, строчивший рапорт Мамочке. – Люблю, когда овцы шепчутся лицом к лицу, и большая прижимает маленькую к стенке.

– Таш, ты противоестественный.

– Вы там рядом с холодильником, достаньте новый лёд. – Гугуай сняла со лба страдающей овцы контейнер с полностью растаявшими кубиками для коктейлей.

– Он не вернётся… – безнадёжно, еле слышно всхлипывала Джи.

– Такая у них, блин, работа! Маха, перестать тискать Рому; иди почитай, что я тут навалял. По-моему, приемлемо.

Маха отвесила Эсташу тяжеленный подзатыльник (он только усмехнулся) и взяла бумагу.

– Давайте свет убавим. Уже второй час, воскресенье настало, а мы мучим Джи. Правда, лапочка? Я посижу с тобой, детка. Пусть они с Ташем толкуют… только бубните потише! Ром, и ты тоже. Твой шёпот в коридоре слышно. Ничего, всё пройдёт. Неделя траура, хоть передохнём немного. Любить надо жи-вых, ты поняла? жи-вых…

Вечер полетел насмарку, туда же метилась и ночь. Овечье стадо допекло Рому дальше некуда. Ей дружно и ясно давали понять, что своего жилья у неё нет – даже уголка! – приватности нет и не должно быть, а жить надо кучей, ничего не скрывая от тупорылых подруг. Осталось выйти в коридор и там, в сонной пустоте и полутьме отбоя, подперев собой стену, достать телефон и плакаться Ему, кому единственному можно что-нибудь доверить.

– Ты спал?.. Нет? а что ты делал?.. тоже аврал на планете? А у нас сплошные слёзы. Джи на одного запАла… так, по молодости. Он из боя не вернулся. Да. Меня достали. Не знаю, где спрятаться. Сейчас в каюте собрались, целый генштаб. Спать хочу, сны смотреть. Сны про тебя… После траура приедешь, а? Я соскучилась… Я совсем одна… Ну, всякие. Здорово, опять старые сны вернулись, и такие… Не расскажу. Ладно. Ага, эротические. Про первый раз. Это у овец святое, ты не понимаешь. А мне ни капельки не стыдно. Почему с бараном? С баранчиком каждая ярка сумеет, а с человеком почётно. Надо из кошары в самоволку убежать, в кино, на танцы… или в бар, и там снять человечка. Не-е, я была яловая, на инъекции. Выругали, наказали. Но во сне всё по-другому. О-о, помереть можно! С кем?.. ты его не знаешь. Один офицер. Вредный парень. Никогда бы не подумала, что так приснится. Но лучше наяву с тобой… Ты меня любишь? А как ты меня любишь? Мррр… Мяу, мяу, мяу. Знаешь, что я сейчас для тебя сделаю? Обними меня. Вот, я прижалась к тебе животом. Поцелуй меня за ушком. А теперь шею. Да-да! Именно так мне нравится. Гер, ты прелесть.

Вышел Эсташ, провёл по Роме взглядом и глубоко расчувствовался:

– Тссс, продолжай. У тебя такое лицо… словно ты раньше не пробовала.

– Извини, мы уже втроём. Тут один баран… ой, то есть козёл! Я не слишком тебя напрягла? Чао-чао, до свидания!

– Это бывает, – заметил Эсташ с пониманием. – Разрядка, всё такое. И на Земле теперь секес-бум, после Сэра Пятого. Натуральные наркотики из мозга, чтоб отвлечься. Они там быстро восстановят все потери. Так что ты зря остановилась. Может, продолжим у меня? Вино, конфеты. Ариес не в счёт.

– Козёл.

– Ладно; считай, что я не предлагал. Но заводная овечка в войсках релаксации – это находка. Среди фригидных-то. Цени себя.

В каюте Рома бросилась на койку и зарылась в подушку лицом.

«Может, я задохнусь и не проснусь!»

Вопреки ожиданиям, она скоро заснула – так и не раздевшись, – а во сне к ней пришёл вредный, неприятный офицер, от которого её бросало в жар и в холод, словно в первый раз.

* * *

Осмотрев «Вектор» перед порталом пусковой камеры, шеф ремонтников решил не заводить «росинку» в док, а чинить прямо в эллинге.

– Возни немного, герр обер-лейтенант. К двум часам «роса» будет как новенькая. В ночь поставим служак на поэтапную проверку. Сургут проследит, а утром – пробный вылет. Гут?

– Отлично. Пойду мыться, бриться…

«Боевая лихорадка, – без труда определил бывалый шеф. – Истребки сегодня славно потрудились…