Новый мир. Книга 2: Разлом. Часть вторая (СИ) - Забудский Владимир

Удивительно, но из пожилого гопника, от которого никто не ждал ничего хорошего, получился весьма предприимчивый и рачительный хозяин. «Однорукий бандит», занимающий невзрачное трехэтажное здание в центре селения, был загаженным и полутемным злачным местом. Однако это был центр жизни Свештарей и всей округи. Здесь можно было выпить ядреной дешевой сивухи; перекинуться последними сплетнями, завязать полезное знакомство, найти попутчика в дальнюю дорогу или заключить сделку; переночевать на матрасе или даже кровати, практически избавленной от вшей; покувыркаться с дешевыми шлюхами или посмотреть, как они неумело потрясают телесами у шеста; сделать ставку, наблюдая за крысиными бегами, собачьими или кулачными боями; сбыть или заложить хозяину свое добро, либо прикупить у него то, что сбыли или заложили другие.

— Давай, давай! — нарочито громко выкрикнул Локи одно из немногих русских слов, какие успел выучить, а затем добавил еще несколько слов на китайском.

Реплика относилась к полноватой большегрудой бабе неопределенного возраста, вяло вертящей толстой задницей около шеста. Лицо у матроны, во всех проемах которой за ее долгую карьеру явно успело побывать добрых несколько сотен членов разных цветов и размеров, а также других предметов, было совершенно безучастным. Я не слишком хорошо помнил, что прежде заставляло меня бегать за юбками. Но готов был поклясться, что я бы никогда не позарился на такой экземпляр, даже если бы мне самому за это приплатили.

— М-да, вот живут же люди, пусть и на пустошах, — зашептал Локи мне на ухо по-английски. — Веселятся, пьют, отжигают. А нас ведь дурили, что тут ничего нет, кроме крыс и радиации!

Использовать английский нам вообще-то было строго воспрещено. Но я совершенно не владел китайским, если не считать пары десятков расхожих выражений, заученных на Грей-Айленде, а Локи примерно так же владел хорошо знакомым мне русским. На реплику сержанта я мрачно покачал головой, далекий от того, чтобы признать окружающий пейзаж заслуживающим слов «Живут же люди». Мы сидели за грубым, обшарпанным деревянным столом посреди адски прокуренного помещения, освещенного трещащими в камине дровами, парой полутемных экономных лампочек и свечами, стоящими у барной стойки и на столах. Все окна были заколочены, заложены кирпичом или закрыты листами жести еще в Темные времена, и с тех самых пор в помещении не побывало ни одного луча солнечного света. Из-за печного отопления, свечного освещения, а также безбожного и беспрерывного курения, потолок и стены были закопчены так сильно, что определить их былой цвет было практически невозможно.

— Ну, господа офицеры, за Новую Москву! За триумф партии и трудового народа! — применив еще одно из парочки заученных им выражений на русском, Локи поднял тяжелый стеклянный бокал с пивом местного разлива, пробормотал пару пафосных фраз по-китайски (возможно, повторил все тот же тост) и чокнулся со мной и нашим третьими соседом, неохотно поднявшим бокал в ответ на жест Локи.

В отличие от Локи, сделавшего большой глоток «пива», я лишь пригубил жижу, напоминающую по запаху конскую мочу. С соседних столиков на нас время от времени косились. Именно этого Локи и добавился. Возможно, он немного переигрывал. Но, следовало признать, он оказался куда более подходящей кандидатурой для этого задания, нежели мне показалось изначально. Его извращенный, но острый и подвижный ум, полный парадоксов и противоречий, бунтующий против монотонности и размеренности, оказался отлично приспособлен к импровизации и актерской игре, недоступным выпрямленному и линейному мышлению обычного легионера. Маниакальные пристрастия и явные психические отклонения, которые, казалось, способны были вызывать лишь трудности и осложнения, на этой работе сполна раскрылись, расцвели и заблагоухали, внезапно превратились из недостатков в достоинства. Локи был в восторге от выпавшей ему роли. Упивался ею. Его вдохновленное отношение к поступкам, которые мне самому приходилось совершать, сжав зубы от злости, порой приводило в бешенство. Однако критический момент, о котором меня предупреждал генерал Чхон, пока так и не наступил. Если не считать некоторых нюансов, мы придерживались плана. Жуткого, немыслимого, изощренного плана, о существовании которого я узнал лишь тогда, когда пути назад уже не было.

— Чего пригорюнился, дружище? — вывел меня из раздумий голос шепчущего на ухо Локи. — Тоже руки чешутся без работы? Не переживай, сегодня ночью как следует наверстаем упущенное!

Локи по-дружески потрепал меня по плечу и заговорщически подмигнул. Мои кулаки невольно сжались так, что костяшки побелели. Я едва удержался, чтобы ему не вмазать. Шла вторая неделя с того дня, как я уменьшил свою суточную дозу до тридцати миллиграмм, лишь половину из которых составлял концентрат. Теперь, согласно плану, я пытался перевести свой организм на обновленную версию препарата. Организм отчаянно сопротивлялся. Не помню ни одного дня, ни одного часа за эти две недели, которые я бы не чувствовал состояние иррациональной злости или глубокой депрессии. А помнил я многие из прошедших дней. Намного больше, чем мне бы хотелось.

Ко мне, тем временем, склонился третий человек за столом — коренастый русый мужик моего возраста с простецким, каким-то бесхитростно-деревенским выражением лица, такой себе Ванька, который казался бы карикатурно-забавным, если бы не лед, который навеки поселялся в глазах после Грей-Айленда. Он принадлежал к роте «Браво» и вышел с острова в одно время с нами под именем капрала Эллоя. Но для этого задания, внезапно потребовавшего от легионера возвращения к своим национальным корням, он выбрал русскую фамилию. «Суворов». Не думаю, что это была его фамилия из прошлого. Слишком уж нарочито напыщенно звучало. Слишком в духе «Железного Легиона». Впрочем, то же самое в определенной степени касалось и моей вымышленной фамилии.

— Запаздывают, — прошептал «Суворов» на чистом русском, в его голосе прозвучала сдержанная тревога. — Ты не ждешь подвоха?

— Я всегда жду чего угодно, — угрюмо пробурчал я на том же языке, инстинктивно погладив пальцами рукоять оружия.

В полутемном помещении никто не мог видеть движения моей руки к рукояти китайского пистолета Norinco довоенной модели QSZ-92, с длинным 20-зарядным магазином, глушителем и коллиматором, покоящегося в подмышечной кобуре, незаметной под полами расстегнутой куртки, сшитой из дубленой свиной кожи. Впрочем, сам факт наличия у меня оружия вряд ли вызвал бы тут ажиотаж. Скорее привычных ко всему посетителей «Однорукого бандита» могло бы озадачить обратное.

Помимо Norinco, который я был способен выхватить из расстегнутой кобуры и навести на цель меньше чем за секунду (проверено), у меня имелся про запас «Вул», крохотный пистолет довоенного российского производства, спрятанный в кобуре, пристегнутой к правой лодыжке. Оружие на крайний случай, которое может оказаться незамеченным при поверхностном осмотре. К ремню были пристегнуты ножны, в которых покоился кинжал с тринадцатисантиметровым зазубренным лезвием, лежащий у меня в руки, как влитой. Штурмовая винтовка «тип-111» с подствольным гранатометом, модернизированная версия винтовки «тип-95», массово состоящей на вооружении общевойсковых частей КНР на момент начала Третьей мировой, лежала наверху моего рюкзака, покоящего у ножки стола, со сложенном прикладом и поставленная на предохранитель. В случае заварушки, требующей повышенной огневой мощи, мне достаточно нырнуть под стол, и через несколько секунд винтовка будет готова к бою.

Все наше оружие и снаряжение было произведено на территории Евразийского Союза или его предшественников и некогда находилось на вооружении тамошних силовых структур. Если мы будем убиты и осмотрены, экипировка ни за что не раскроет нашей связи с «Железным Легионом» или, тем более, с Содружеством наций. А если даже эта связь будет раскрыта, вряд ли это что-то изменит. Мир замер так близко к порогу новой войны, что ее начáло стало, похоже, вопросом времени, а не чьих-либо действий или ошибок.