Вегетация - Иванов Алексей Викторович

— А где вода? — наивно спросила Талка. — Высохла?..

Вильма пробралась к Серёге.

— Останови на берегу, — сказала она. — Мне надо.

— Чё, потерпеть не можешь? — огрызнулся и без того злой Серёга.

— Останови, — повторила Вильма.

Серёга затормозил там, где дамба упиралась в берег.

Вильма молча полезла через борт.

— Обгадилась, дура, — ей вслед хохотнул Костик.

Бригада тоже полезла наружу: кому — по нужде, кому — размять ноги.

Серёга заметил, что Маринка отделилась от всех и одна пошла по дамбе на середину каменной реки. Серёга тотчас направился за ней. Ему нестерпимо хотелось поговорить: он ещё верил, что разговор может всё изменить.

— Чё без Митяя гуляешь? — спросил он с дурацкой ухмылкой.

— Не липни ко мне, — тотчас ответила Маринка и отвернулась.

Её угнетала непонятая тоска. Дело было не в том, что Митька не стал трахаться: если бы она захотела, Митька сдался бы, никуда б не делся. В себе Маринка не сомневалась, а парни — они долго не сопротивляются. Но Маринка чувствовала: Митька что-то скрывает. Все слова, что не могу, мол, с девчонкой брата, — это отмазки. Там какая-то другая хрень, связанная с ней, с Маринкой… Не случайно же Митя казался ей таким знакомым… Но к своей тайне он не подпустил. Маринка ощущала, что перед ней захлопнули дверь. Сначала вроде как приоткрыли — а потом передумали и захлопнули. И Серёга Башенин со своими страданиями и предъявами сейчас был совсем не в тему.

— У тебя чё-то было с Митяем? — напрямик спросил Серёга.

Вопрос хлестнул Маринку по самолюбию.

— Всё, чё надо, было! — отрезала она.

Не могла же она признаться, что её отогнали, как назойливую собачонку.

— Врёшь! — с отчаяньем выдохнул Серёга.

— Пошёл на хуй! — яростно отозвалась Маринка.

Но Серёга никуда не пошёл. Они вдвоём стояли на рельсах узкой дамбы, а слева и справа расстилалась вдаль странная река из валунов, одновременно кипящая и каменно-холодная, текущая и неподвижная. Поражала беззвучная исступлённость той неведомой воли, которая на мрачной горе Ямантау упрямо и долго-долго дробила огромные скалы на мелкие обломки, и глыбовый поток, стуча и шурша, извилисто уползал через леса вниз по склону.

— Ты чё как сучка-то? — Серёга чуть не плакал. — Я же для тебя — всё, что мог!.. Я ж всё время за тобой!.. И с Магнитки, и здесь!..

— Да чё ты делал-то? За руль вместо меня сел?

В душе у Серёги рушились целые пласты, будто случился оползень.

— Я же не сам!.. Лексеич велел!..

— А ты всё не сам! Не сам за руль сел, не сам с дядь Горой снюхался, не сам тогда на стрёме встал!

Маринка срывала зло на Серёге с каким-то остервенелым удовольствием. Был бы Серёга покруче, так не то что Митька — Харлей бы рядом не появился! Маринка была убеждена, что ей не нужен даже самый распрекрасный мужик, она всего добьётся сама, и в то же время без распрекрасного мужика и победы-то добиваться было неинтересно. Твою победу должен оценить кто-то равный тебе. А Серёга не был ей равен. Ему характера не хватало.

— Митьку дрищом называешь, а дрищ — это ты! — била Серёгу Маринка.

Серёгу затрясло от обиды и возмущения.

— Чё твой Митька-то сделал?! — рявкнул он.

— А ты чё сделал?!

Серёга словно в прыжке завис над бездной.

— Я Харлея твоего убил! — наконец выдал он, будто упал с высоты.

— Да пиздишь! — с разгона ответила Маринка, ещё ничего не осознав.

— Я пристрелил его на автобазе, где он свой моцик прятал, и в болотину его скинул, поняла?

Ошеломление нахлобучилось на Маринку, будто ватная шапка.

— Я тебя никому не уступлю, поняла, дура?! И Митьку тоже убью!

— П-пиздишь! — нелепо повторила Маринка.

Серёга не ответил, прожигая её взглядом.

И откуда-то из глубин души на Маринку медленно накатил тяжёлый и опаляющий гнев. Харлея Маринка не жалела и уже приняла мысль, что он где-то погиб… Но Серёга!.. Серёга без спроса вторгся в её жизнь — в самое нутро, и всё там перевернул! Да как он посмел, подонок!.. Она сама за себя решает, с кем ей трахаться, с кем гулять, с кем разговаривать!.. Решает, кому быть рядом с ней, а кому — не быть никогда! Серёгино самоуправство оскорбило её хуже любых слов. Что этот гондон возомнил о себе? Он хочет рулить ею, как рулит своей мотолыгой?! Он за неё устраивает её судьбу?!

— Отъебись от меня! — глухо произнесла Маринка и плюнула Серёге на башмак. — Отъебись, с-сука!

Отпихнув Серёгу с пути, она пошла к мотолыге. Она очень старалась не побежать, чтобы никто из бригады ничего не заметил.

Серёга выкурил одну за другой две сигареты и пошёл вслед за Маринкой.

От каменной реки до станции Пихта было километра два-три. Уже ощущалась близость горы: дорога то протягивалась по насыпи через лесные распадки, то протискивалась через выемки с осыпающимися откосами. Митя стоял, держась за борт, и смотрел вперёд. Лес уже не мог заслонить Ямантау; гора возвышалась над ним выпукло-огромная, тяжёлая, облезлая поверху. Она словно стягивала пространство к своей неимоверной массе, и в ней чудилось что-то зловещее, как проклятие, и неумолимое, как обречённость. Её нельзя было ни обойти, ни объехать. Лес обволакивало сумраком — тенью Ямантау.

Станция Пихта была обширным и длинным пустырём, расчерченным ржавыми линиями рельсовых путей. В тупике застыли несколько товарных вагонов. Из глубокой дренажной канавы торчала морда взорванного грейдера с перекошенным щитом отвала. Бетонные столбы ещё удерживали стальные фермы, просевшие посерёдке. Кое-где из грязного, укатанного гравия торчали угнетённые деревца или пучки чертополоха. Всюду валялся разный хлам: мятые железные бочки, раскуроченные контейнеры, мотки кабеля, покрышки, какие-то агрегаты. Здание станции обвалилось, перрон зеленел мхом.

Харвер ждал возле перрона, а Егор Лексеич прогуливался по рельсам.

— Вот мы и на месте! — объявил он бригаде. — Это — Пихта!

— А почему здесь такой беспорядок и ничего не растёт? — спросил Митя.

— Срач оставили после эвакуации объекта «Гарнизон». А не растёт ни хера, потому что здесь всё гербицидами поливали. До сих пор отрава с грунта. Дальше ветка уходит к воротам в склоне, ну, на сам «Гарнизон», только там всё намертво замуровано. В катакомбы залазиют через другие места.

Митя снова взглянул на тушу Ямантау. Она тихо плыла над верхушками леса, будто косматый и горбатый мамонт. Над ней шевелились мутные облака.

— База наша будет здесь, — добавил Егор Лексеич. — Распрягайтесь.

Бригада принялась разгружать мотолыгу. Коробки и ящики таскали на перрон. Все знали, что мотолыга потребуется в лесу для трелёвки брёвен.

До ужина Серёга был занят: вместе с Фудиным, Костиком и Матушкиным он снимал откидную часть решётки интерфератора и монтировал её на стойках над перроном. Всё получалось плохо — стойки вставали криво, тросы-оттяжки не за что было зацепить, решётка срывалась с креплений.

— Башенин, у тебя руки из жопы! — сказал Костик.

— Щас по зубам двину! — ответил Серёга.

Он думал о Маринке, а не о деле. А Маринка вела себя так, будто Серёги для неё не существовало. Она о чём-то советовалась с Митей и даже свой спальник под решёткой положила рядом с его спальником. Серёга чувствовал, как в его душе туго закручивается пружина отчаяния и ненависти.

Потихоньку стемнело. Алёна позвала на ужин. Всполохи синего костра освещали развалины станции и людей, расположившихся на перроне. Егор Лексеич был доволен, он вытащил из своих запасов бутылку водки.

— Ну что, — благодушно пророкотал он, — поздравляю с завершением пути!

Он щедро разлил всю бутылку по кружкам.

Ему было что праздновать. Он смотрел на свою бригаду — так себе ведь людишки, ничего особенного. Сами они сюда не добрались бы, это он их довёл. Это с ним бригада прорвалась через селератные леса и мёртвые селения, отбилась от чумоходов, выскользнула из ловушек и отразила нападения врага. Это его победа, что бригада сейчас пьёт водку на станции Пихта под горой Ямантау — под горой, от которой все другие бригады держатся подальше.