Дороги (СИ) - Панченко Сергей Анатольевич

— Сами того не желая, мы тянемся к благочестию. — Заметил на следующий день после свадьбы Матвей Леонидович, осматривая с Александром, Геннадием и Ильей технику, которую можно было использовать на посевной. — Я уверен, что в нас заложена программа, которая отвечает за мораль. Когда людей остается мало, она наоборот, становится выше, а когда много, мораль сильно проседает. Большое количество людей провоцирует внутри общества токсичное поведение.

— Выходит, чтобы мораль оставалась на высоком уровне, людей должно быть мало. — Решил Геннадий.

— Выходит так. — Ответил Матвей. — Сами видите, никаких склок, никаких обид, мы все дружный коллектив. Даже в семье такого отношения не всегда добьешься.

— А как же люди, которые живут за пределами «Затерянного мира»? — Спросил Илья. — Они почему не стремятся к благочестию?

— Да дураки. — Не сдержался Геннадий. — Пока они не вымрут, там порядка не будет. — Он указал рукой в сторону разлома.

— Может ты и прав. Люди с образом мышления, который подразумевает хапать всё, до чего дотянутся, просто так не сдадутся. Они всё равно скоро все погибнут. Народ должен прозреть, взять в руки оружие и уничтожить гнилые порождения прошлого. — Пафосно произнес Матвей. — Сейчас никакой неприкосновенности ни у кого нет. В наших деревнях произошел какой-то уникальный случай, потому бог и отделил нас от остального мира. Ни одной подлой твари с нами не оказалось, даже удивительно.

— Заболотный пытался бузить первые два месяца, воду мутил, людей подговаривал, но никто не повелся. — Напомнил Геннадий.

— Вот и я о том. Мы проявили благоразумие, не поддавшись на провокации. А это дорого стоит. — Матвей воздел указательный палец к небу. — Главное, вовремя остановиться, чтобы не заела гордыня. А то решим, что мы небожители Олимпа, а не крестьяне «Затерянного мира».

— Как только появится гордыня, Господь нашлет нам неурожай. — Произнес Александр, копаясь в недрах ржавеющей сеялки. — Ну-ка, философы, подавайте ключи.

За неделю ему удалось уменьшить размер сеялки до приемлемого для конной тяги уровня. Макарке предстояло сеять пшеницу и ячмень. Кукурузу сеяли вручную, каждое семечко отдельно. Большая часть поля под нее была рассчитана на зеленую массу и небольшая, порядка половины гектара, на зерно. Практика показала, что одному Макарке с задуманными объемами работ не справиться. Опять пришлось таскать за собой переделанные культиваторы, а детям сеять зерно.

Как только установилось тепло, скотину выгнали в уличный загон. Она там находилась круглосуточно. Солнце быстро вернуло им здоровье, а в тоннелях штольни, наконец, посвежело. В марте появился первый теленок. Родившей корове увеличили пайку, чтобы она смогла его выкормить. Чтобы как-то занять большие четырехкамерные желудки объемом к зерну добавляли мелкую деревянную стружку. Доски вынимали из обвалившихся погребов, и нередко вместе с ними получалось найти уцелевшие банки с консервацией. У одной коровы случился аборт. Теленок оказался с неразвитой головой. Остальная скотина в течение весны разродилась нормально и принесла здоровый приплод, несмотря на острую нехватку пищи.

Гуля смотрела на коровье потомство с нескрываемым страхом, представляя, что ее ждет не самая простая процедура. Максим успокаивал молодую жену, рассказывая, что все женщины рожали и что это нормальное явление для их организма.

— Хорошо говорить мужчинам, которых не ждут роды.

— Тебе пуля ногу насквозь прострелила, что какие-то роды. — Попытался Максим найти убедительные доводы. — Ты у нас будешь рожать, как из пулемета, пока пятерых не родим.

— Вот спасибо за поддержку. — Гуля не особо обрадовалась таким перспективам. — Если бы Дашка была беременной, мне было бы проще. А потом наши дети были бы ровесниками и друзьями. Жаль, что они не передумали уходить.

— Согласен. Нам их будет не хватать. Могли бы и породниться через детей. — Максим вздохнул. — Но когда они доберутся, то непременно найдут наших родителей и доложат, что мы живы.

— Моим нет. Я видела их во сне. Они просили у меня прощения, и чтобы я отпустила их. — Гуля вытерла слезу. — Я отпустила.

— Может, мы потому и не хотим идти домой, что в этом уже нет смысла. Я почему-то чувствую, что мои тоже погибли. — Максим обнял жену. — Но мы то есть, значит, род продолжается. — Он нежно погладил её живот. — Пять Максимычей, как минимум.

Как только посевная закончилась, из двух деревень собрали отряд, чтобы обойти весь периметр «Затерянного мира». Хотели убедиться, что нигде не появилось прохода. Экспедицию возглавил Геннадий, душа которого томилась однообразным трудом. Не было их три дня и народ даже начал волноваться, но по возвращении они объяснили, что имеет место разрушение склонов разлома из-за огромного количества стекающих потоков. Они же, собираясь в озера и ручьи, препятствовали маршруту.

— Если не станем высаживать деревья по берегам оврагов, то скоро они проточат землю до такой степени, что мы не сможем заниматься сельским хозяйством и свободно перемещаться по нашей территории. — Заявил Геннадий. — Надо самим выращивать саженцы и укреплять ими склоны.

— Пока что у нас из саженцев только плодовые деревья. — Напомнили ему. — И то, росточки с палец длиной.

— Ну, пару лет потерпим. — Смягчился Геннадий.

— А что, чужих следов не видели? — Спросила Мария Алексеевна.

— Их тут быть не может. Официально заявляю, прохода нигде нет. Вулкан еще пыхтит, да и кто в своем уме решится через него топать. Там от одного вида бежать хочется. В этом плане переживать не о чем.

— Я могу сделать такие выводы. — Игнат решил обобщить итоги экспедиции. — На ближайшие два года у нас планы сугубо рабочие, как вырастить урожай, как собрать и как сохранить. Никакие внешние обстоятельства, кроме непогоды, нас волновать не должны. На всякий случай попрошу, чтобы не отпускали детей к разломам и сами не ходили. Неизвестно, какой они глубины, и до каких пор края их будут осыпаться. Мне вообще кажется, что разломы это новые русла рек, которые наполнятся водой лет через сто или двести.

— К тому времени пшеница станет не сортовой. — Заметил Владимир Протасов. — Надо что-то думать о селекции, иначе, сколько засеем, столько и соберем.

— Есть тут среди нас селекционеры? — Спросил Игнат. — Нет? Я так и думал. Значит, будем скрещивать самостоятельно, тычинками в пестики и наоборот. Тут у нас еще лет пять-семь на эксперименты. Картошку, чтобы не выродилась, будем размножать семенами. Так и болезни не передаются и сортовые качества не портятся. Матвей Леонидович, что у нас с овощами?

— Взошли, тянутся к солнцу. Подпитываем органикой собственного производства и водой из долины гейзеров.

— А что с сорной травой?

— Маля херба цито кресцит. — Громко произнес Заболотный. — Сорная трава быстро растет. Это латынь, если что.

— Умник.

— Растет трава. — Ответила Протасова Ольга. — Я насчитала двадцать четыре вида разной.

— Вот, как хорошо, что поля у нас были сорными, а пшеницу не успели подработать. — Заметил Игнат. — Даст бог, восстановим экологию. Э-хе-хе, птиц бы и насекомых еще раздобыть.

— Ну, мух-то у нас полно. Только они на цветы не привыкшие садиться.

— Кстати про животных. — Геннадий поднял руку. — Мы видели норы, похожие на сусличьи. Не знаю, что они ели, но зиму, кажется, пережили.

— Они нам теперь всю пшеницу подъедят. — Расстроился Игнат. — Придется их выливать.

— Вряд ли. Это было за пять километров от нашего поля, если не больше.

— Тут надо больше крыс бояться, которые в деревне размножились. Вот они реально могут нам весь урожай испортить. — Заметил Геннадий. — Мой Бывалый один уже не справляется. Надо пацанов озадачить и премировать их чем-нибудь.

— Кстати, крысы могли бы нам решить проблему белкового дефицита. — Высказался Матвей Леонидович.

— Крысы? — Переспросила Мария Алексеевна.

— Да, а что такого? В нашей ситуации гастрономическая избирательность прямой путь к гибели. Потом еще и памятник им поставим.