Александр Шлёнский - Рыбалка в Пронькино (СИ)

Наиболее популярной была версия о том что в далёкие бандитские года прошлого столетия масть в райцентре вертели два чётких криводуевских пацана — Щорс и Котовский. Криводуево — это было исконное название райцентра, которое советская власть переименовала в село Красногвардейское, но числилось оно таковым только в казённых бумагах, а так по жизни никто его иначе как Криводуево никогда не называл.

Короче, однажды забили Щорс и Котовский стрелу на окраине Пронькино, на предмет под кем будет ходить райцентр, потому что два медведя в одной берлоги, ну и так далее. Пришли бригады с обеих сторон, загнали сельчан в подполы грохотом выстрелов, усеяли пыльные улицы блестящими стреляными гильзами, щедро полили их кровью и почти все там и полегли, потому что пацаны были правильные, не ссыкливые и отступать не привыкли. Райцентр после этого отошёл к каким-то городским уродам, а улицы назвали в честь павших героев-будённовцев. Почему этих пацанов назвали будённовцами, это тоже никто не знал, но имя было в ходу.

У Толяна во дворе, тускло сверкая разномастными лысинами, переминались с ноги на ногу созванные Лёхой и Васькой соседи, держа в руках ремни, лямки и верёвки для предстоящей погрузки контейнеров на повозки, которые предстояло выволочь из деревни вручную и потом долго тащить неведомо куда. Соседей оделили слегка просолившейся за ночь озёрной рыбой, и они хмуро жевали, вежливо выплёвывая кости подальше в густую траву.

— Ох, чёта мне кажется что эти Росинанты и километра телеги не протащат, хоть вы им всю рыбу скормите. — заметил Толян, с прискорбием рассматривая понурые согбенные фигуры отощавших, замученных радиацией односельчан.

— Да не надо им телеги тащить. Главное чтобы погрузить помогли. Женька сказал, пришлёт трактор и все контейнеры в озеро утянет.

— Женька, говоришь? А как это вы его услышать могли? Он же вам имплант не ставил!

— А это мне на что? — ответил Васька вопросом на вопрос, показывая клешню.

— А это мне на что? — эхом откликнулся Лёха, поглаживая шерстистое ухо на животе.

— Ну, всё с вами понятно. — буркнул Толян. — А чего же он мне-то ничего не сказал?

— А у тебя ж с утра дела важные были! — ухмыльнулся Лёха, похабно морща рожу, подмигивая обоими глазами и косясь на Верку.

— Да, ты шибко занятой был с утра. — подтвердил Василий, переводя указующую клешню с Толяна на Верку и назад. — Вот Женька и решил тебя не беспокоить пока вы это… Ну, пока вы не освободитесь.

Во двор тем временем прошествовал Дуэйн со своим счётчиком Гейгера в брезентовой сумке через плечо. Проходя к дому он неожиданно на секунду остановился, глянул зачем-то себе между ног, чему-то хмыкнул и прошёл в дом.

Тем временем на дальней окраине Пронькина, где улица Щорса, сохранившая слабые следы асфальта, переходила в грунтовую дорогу, ведущую в Ухмылинский лес, показалась необычная фигура. Фигура довольно быстро приближалась. По виду она напоминала черепаху величиной с двухэтажный дом, на толстых напоминающих колонны ногах и с плоской крышей. У черепахи была длинная змеиная шея оканчивавшаяся громадной головой с мощным клювом, побольше чем крюк строительного крана, и с ярко-жёлтыми горящими блюдцами глаз. Ещё одно озёрное изобретение… почище каколина будет! Да, весёленькое нам предстоит воскрешение во плоти… — вяло размышлял про себя Толян, малость притомившийся от Веркиных утех.

— Здорово, мужики. Трактор вызывали? — пророкотало чудовище.

— Женька прислал? — поинтересовался Толян.

— Озеро прислало. У них там по отдельности никто ничего не решает.

— А позвольте поинтересоваться, какой модели трактор? — невинно спросил Лёха.

— Беларусь, блядь! — ответил монстр и слегка притопнул передней лапой. Земля под ногами ощутимо вздрогнула.

— Беларусь, говоришь? А ковш твой где? — не унимался Лёха.

— А вот он! — шея чудовища стремительно удлиннилась, и громадная башка с широко разинутой пастью неожиданно оказалась рядом с Лёхиной головой. Гигантский клюв оглушительно лязгнул в паре сантиметров от Лёхиного носа. — Ещё вопросы будут?

— Погонять-то тебя как? — спросил Толян.

— Петровичем зови. — хмуро ответило чудовище. — Ну ладно, показывайте где ваши контейнеры. Будем грузить. Хотя, погодите чуток. Покурить бы, мужики, а! Я у вас махрой не разживусь?

— Да запросто! У меня её дома навалом. Сто лет уже лежит и не расходуется. Никто ж теперь не курит, здоровья нет! — Толян зашёл в дом и вынес огромную пачку с какой-то залежалой травой, по виду вроде бы махоркой, и пожелтевшую от древности газетину. — На вот! Хоть всю скури за раз.

— Ну что, Петрович, козью ножку тебе скрутить? — Лёха ловко замастырил из газеты аккуратный кулёк, перегнул его и щедро засыпал туда весь пакаван.

Трактор Петрович нагнул голову пониже и слегка приоткрыл клюв. Лёха сунул ему туда гигантскую самокрутку и завозился с огнивом, подпаливая пучок сухой травы. Наконец трава загорелась, и Лёха поджёг самокрутку. Газетка вспыхнула бледным пламенем, но тут Петрович осторожно потянул воздух, и пламя погасло, сменившись глубоким рубиновым огнём. Самокрутка слегка потрескивала. Через минуту из ноздрей чудовища вывалился огромный безобразный клуб сладковатого дыма.

— Мужики, я вас просил дать мне курнуть. А вы мне дали пыхнуть… — ворчливо сказал трактор Петрович.

— Чего-чего? — не врубился Лёха.

— Чего вы мне дали-то? Я ж махру просил!

— А это что?

— Конопля, ёпт! — прогрохотало чудовище. — Щас, блять, сюда вся деревня сбежится!

— Прости, Петрович, недосмотрел. — извинился Толян. — Было дело, по щеглянке баловался до армии, а после армии ни-ни. Вот и позабыл где что лежит…

— Да ладно, Толян, так тоже ничего. Конопля — дело известное. У нас её цыгане в папиросы набивали и посылали своих цыганят продавать на улицы. Как смотришь, стоит цыганёнок с карманами оттопыренными, значит там у него или папиросы с коноплей или карты с голыми бабами. Они тоже у них хорошо уходили.

Соседи-доходяги на Толянином дворе, почуяв запах горящей конопли, позабыли жрать рыбу, не сговариваясь, высыпали со двора на улицу и со всех сторон окружили источник дыма. Разгуливающий по улице кругалями шалавистый ветер быстро разнёс сладковатый запах по деревне, и из близлежащих, а затем и из дальних домов начали подтягиваться мужики и бабы. Не успел Петрович пыхнуть ещё пару раз как небольшая группа сельчан, набранная Лёхой и Васькой для помощи в погрузке, разрослась в стихийно возникший сельский сход.

Стоявший ближе всех к Петровичу и соответственно хапнувший больше всех конопли Лёха вразвалку подошёл вплотную к чудовищу, обнял, широко расставив руки, его необъятную башку и начал ему что-то горячо шептать в заковыристую ушную дырку позади горящего оранжевым огнём глаза с чайное блюдце величиной. В результате переговоров Петрович осторожно уложил свою квадратную костистую голову на землю, и Лёха мигом взлетел по громадной шее на панцырь чудовища, успевая делать на ходу сальто и фляки. Там наверху, на панцырной спине располагалась ровная грузовая площадка. Пройдясь вдоль неё вприсядь как по сцене дома культуры, ухая и вытанцовывая замысловатые па, Лёха закрутил в конце двойное сальто назад, безупречно приземлился на ноги и мастерски выбил лихую чечётку. Затем он набрал побольше воздуха и дико заорал, прикрывая шерстистое ухо ладонью, чтобы самому не оглохнуть:

— А мы ня сеем и ня пашем, мы валяем дурака! С колокольни хуем машем, разгоняем облака!

Васька белкой взлетел Петровичу на спину и тоже прошёлся вприсядку, громко щёлкая клешнёй как кастаньетами и выводя пронзительным тенорком:

— По деревне мы пройдём, поахаем, поохаем…

— Если девок не найдём, старуху отмудохаем! — дружно поддержали снизу односельчане.

Верка, неожиданно подскочив, тоже с переплясом забралась наверх и завопила на всю деревню:

— Лейтенанту я дала и майору хочется! Говорят что у майора по земле волочится!

— Опа! Опа! Хуй, пизда и жопа! А ещё похлеще хуй, пизда и клещи! А ещё попозже хуй, пизда и дрожжи! — бесновались в сумасшедшей пляске нахапавшиеся конопли пронькинские жители.

— Космонавта полюбила, космонавту отдалась! — возгласила Верка и нагло выпростала из-под платья русалочий хвост.

— Ух ты! Ах ты! Все мы космонавты! — нестройным хором гарнули в ответ воспрявшие духом пронькинские мужики.

— Опа! Опа! Зелёная ограда! В жопу выебли попа, так ему и надо! — громоподобным гласом рявкнул Петрович.

— Ой да, она, моя из Кукуя, ой да, хлеб не ест, всё просит хуя! — дико голосили Лёха и Васька, а Верка пронзительно подвывала, растопырив плавники и дирижируя в такт русалочьим хвостом.

— Ой да, она, моя из Тамбова, ой да, она, заебёт любого! — заключил укуренный в хлам Петрович и, спотыкаясь, поплёлся малым ходом на заплетающихся лапах по улице Щорса, сопровождаемый толпой деревенских. Земля гулко и страшно вздрагивала при каждом его шаге. Народ смеялся, пел, плакал и причитал, приплясывал и громко орал непотребное. Пока собирали по дворам контейнеры с радиоактивной заразой, обрушили почти все сараи и истоптали добрую часть огородов. За малым не задавили ледащего мужичонку Никиту Сафонова по прозвищу Смычок. По счастью двухметровый амбал Федька Дронов, по местному просто Дрон, отслуживший в своё время в морской пехоте и не утративший рефлексов, успел проявить неуместное благородство и спасти мелкую невзрачную жизнь односельчанина мощным и своевременным пендалем в жопу. Означенный пендаль прилетел за четверть секунды до того как Петрович поставил заднюю ногу на то место где только что стоял Смычок, бестолково моргая.