Дороги (СИ) - Панченко Сергей Анатольевич

Воя от нетерпения, он слетел с лестницы вниз и начал кричать, размахивая руками. Марина набрала в рот воды из бутылки и выпустила ее на мужа прохладным аэрозолем. Это помогло, но потребовалось повторить, чтобы закрепить эффект.

— Больно? Жжет? — Спросила она мужа, когда тот успокоился.

— Я думал, сойду с ума. — Признался он. — Ты молодец, что догадалась. Как знала.

— По наитию сделала, не задумываясь. — Марина в темноте нашла руки мужа и потрогала кисти. — Не сжег ты их?

— Немного есть. Жареным мясом пованивало, когда я тянул крышку. — Петр помолчал. — Я видел, каким всё стало. — Произнес он с чувством. — Растения высохли до черноты. Теперь там все черное, куда ни глянь, и воздух дрожит, как над горячей дорогой. В голове не укладывается, что такое возможно.

Марина всхлипнула и начала тереть глаза руками.

— Как там Тимошка, как папка?

— Если они знали о пекле заранее, то отец знал, как спастись. Не переживай.

— Но мы теперь никак не сможем найти друг друга. — Произнесла супруга.

Петр задумался. Она была права. Если их занесло далеко на восток, за тысячи километров отсюда, то шансов добраться туда после ада, который устроила природа, задача не из легких. Найти севший самолет на площади, равной средней европейской стране, казалось чудом с минимальными шансами.

— Нам надо собрать всю еду и вообще посмотреть, куда занесло. — Петр сел и осмотрелся.

Тут было темно. Едва различимый свет в зазорах крышки рассеивал темноту колодца до уровня черно-серых оттенков.

— На канализацию, слава богу, не похоже. — Петр потрогал прохладные трубы с выступившей на них росой. — Кажется, это водопровод для жителей поселка. Удивительно, что его не завалило во время землетрясения.

— Я заметила, что бетонные кольца смещены и полопались. — Произнесла Марина. — Но это не выглядело опасно. Думаю, не завалится. Господь знал, что мы окажемся здесь и потому сберег колодец.

— Чем мы ему так угодили, чтобы нас сберечь? — Спросил Петр. — Представь, сколько людей в этот момент умирают от жара? Даже из тех, кто был с нами на аэродроме.

Издалека донеся глухой взрыв. Петр решил, что это чей-то автомобиль, хотя при таком раскладе взрываться могло что угодно, от любого огнетушителя до герметичных емкостей с водой.

Марина принялась шарить руками, собирая с пола рассыпавшиеся продукты. Петр помог ей, несмотря на боль обожженных пальцев. Тишина снаружи нарушалась учащающимися потрескиваниями лопающегося дорожного покрытия и бетонной заливки вокруг металлического кольца. Марина каждый раз вздрагивала, когда щелчок, похожий на выстрел, раздавался очень громко.

— А не может такого случиться, что люк провалится внутрь? — Поделилась она своими опасениями.

— Не должен. Там, наверное, арматура есть, чтобы не развалиться. — Петр не был уверен в том, что говорил.

Этому его не учили в университете, и не приходилось сталкиваться на практике. На всякий случай, они сместились в тоннель, куда уходили водопроводные трубы. Здесь сильнее пахло затхлостью, даже болотом. Тьма и прохладный воздух вызывали сонливость. Смысла сопротивляться желанию поспать, не было никакого. Петр постелил палатку на бетон, чтобы мягче и чище было лежать. Они обнялись с Мариной и заснули под щелчки перегретого бетона и далеких взрывов.

Когда проснулись, долго не могли понять, какое время суток. Телефоны окончательно разрядились и никак не реагировали на нажатие кнопки включения. Петр поднялся по лестнице, отмечая, что в колодце стало намного теплее, а воздух у люка так вообще источал нестерпимый жар. В щели между крышкой и основанием он не увидел ни намека на солнечный свет и решил, что наступила ночь. Самая жаркая ночь в истории Земли, если не считать первый миллиард лет с сотворения планеты.

С той стороны не доносилось ни звука, но обоняние уловило в воздухе, просочившемся с внешней стороны, запах дыма. Он был сложным, с примесью горелой резины, каленого железа, горячего асфальта, но доминировал запах горящего дерева. Петру очень хотелось выглянуть наружу, но даже в метре от люка это желание сходило на нет. Он вернулся к Марине.

— Что нового?

— Похоже, там все горит или активно тлеет. Намека на похолодание пока никакого. — Петр вздохнул и полез в свой рюкзак. — Даже если мир катится ко всем чертям, это не повод сидеть голодным.

Марина не очень весело усмехнулась.

— Вообще никакого аппетита. Я не могу перестать думать о Темке и отце. Вдруг они не успели найти укрытие. Нам ведь чудом повезло. Еще минуту-другую и мы с тобой сварились бы заживо. — Супруга зашмыгала носом.

— Мариш, ты только себя накрутишь такими мыслями. — Петр обнял супругу. — Останови фантазию.

— Я не могу. Мысли сами лезут в голову.

— Пока ты не знаешь, случилось с ними что-то или нет, это насилие над собственной психикой. А нам с тобой надо сберечь ее, чтобы потом трезво рассуждать, когда температура спадет. — Посоветовал Петр.

— А вдруг, не спадет? Мы же этого не знаем. — Не унималась супруга. — И вообще, твой совет какой-то бездушный.

— Марин, я люблю Темку не меньше твоего. Тестя, наверное, поменьше, но уважаю безмерно. Дело же не в том, что люблю или нет, а в том, что на обстоятельства их жизни отсюда я никак повлиять не могу. Если с ними все хорошо, а я буду думать, что плохо, то какой в этом смысл? Чокнусь от горя, хотя повода для этого не было. Оставь богу право распоряжаться их судьбой, а мы будем надеяться на лучшее.

— А чего он наслал на нас такие испытания? Ты представь, сколько младенцев погибло под обломками, а потом еще и сгорело заживо? — Марину заедали мысли о несправедливости в отношении себя и человечества в целом.

— Откуда мне знать? Раз наслал, значит, так было нужно. Нам с тобой он помог, не дал погибнуть, чего тут обижаться. А те, кто умер, вообще сейчас довольны, что им не придется тянуть лямку непростой жизни. Не надо к смерти относиться, как к прекращению жизни. Душа останется, а тело, слабое и некрасивое, сгниет.

— Не замечала за тобой религиозных наклонностей. — Заметила Марина.

— А может быть это и не религия, а собственные мысли. И вообще, пока я сюда бежал, многое переосмыслил. — Петр замолчал. — Это мы думаем, что человечество что-то уникальное, бесценное, что по умолчанию надо сберечь, а для природы мы часть планеты, как песок, вода или воздух. Она не думает, что делает кому-то плохо, просто пришло время перемен и надо немного обдать планету жаром, чтобы отвалилась старая окалина и приготовить что-то новенькое.

— Тебе напекло в голову, Петь. — Марину не проняли его рассуждения. — Все вымрут, из кого готовить?

— Все не вымрут. Наружу выберутся те, кто сейчас в тени. Черви какие-нибудь или глубоководные рыбы. Осьминогам уже давно прочат замену человечеству. Башка у них огого, мозгов туда можно положить много. У них все будет по-другому, вместо речи они станут использовать язык окраски тела. И восьмью конечностями быстрее управятся, чем мы двумя.

— Четырьмя. — Поправила Марина.

— Я имел в виду руки. Некоторые, конечно и руками работают, как ногами. Вспомни нашего начальника и его попытки сделать чертеж. — Петр рассмеялся. — Я ногами лучше карандаш держу.

— О нем надо либо хорошо, либо никак. Не думаю, что он выбрался из офиса. — Марина тяжко вздохнула. — Так подумать, мы все были хорошими людьми. Если бы знать заранее, что такое произойдет, относились бы друг к другу с большим пониманием и чуткостью.

— Да, возможно наше недовольство сместило стрелки часов апокалипсиса, ускорив катастрофу. Задним числом я вдруг полюбил работу, ипотеку, вызовы из отпуска и прочие вещи, вызывающие раздражение.

— Я тоже. — Призналась Марина. — Оказывается, мне нравилась та жизнь, просто я акцентировала внимание на мелочах и забывала про большое.

— Наверное, стены этого колодца никогда не слышали таких умных откровений. — Усмехнулся Петр.

Стены затряслись, и громко запрыгал люк, как будто мимо проезжал большой трактор. Петр прополз к лестнице, убедиться, не встанет ли люк после тряски криво. В образующиеся щели он успел разглядеть красные отсветы пожаров. Тряска продолжалась меньше минуты. Люк лег на свое место, как надо. На пол сверху ссыпался горячий песок с камешками. Петр провел руками по стенам, пытаясь определить, не грозит ли им обрушение. Чем выше, тем горячее были стены. Это пугало. В небольшом закрытом помещении температура могла скоро подняться до слишком высоких значений.