Вегетация - Иванов Алексей Викторович

Холодовский вскарабкался на корпус харвестера, чем-то заскрежетал и, обернувшись, показал какое-то растопыренное пластиковое устройство:

— Обратите внимание на это.

— Чё за пиздюлина от часов? — удивился Матушкин.

— Коптер, — сказал Холодовский. — Их у харвестера три штуки. Летают и сканируют делянку, чтобы определить тактику обработки. Если вдруг увидите такой в воздухе, знайте, что где-то рядом находится харвестер.

Огромный мёртвый комбайн стоял перед людьми, грозный даже после гибели. На его корпусе расползлись белёсые лишайники, кое-где из пробоин торчала травка, но выпуклые ситаллические бока ещё местами блестели под солнцем, как латы на убитом гладиаторе. Харвестер умер, но не смирился с поражением. И его посмертное упорство до сих пор внушало страх, потому что хищная машина и при жизни живой не была.

— Ну что, напугались до хрена? — весело спросил Егор Лексеич у бригады. — То-то, братцы! — Он назидательно поднял палец: — Запоминайте! Бзди, но бди! А сейчас — всё, урок закончен, шуруем к мотолыге.

14

Дорога на Банное (IV)

Не рискуя форсировать реку в темноте, они остановили самосвал на берегу. Всю ночь машина рокотала дизелем вхолостую, а они спали на капоте — на огороженной площадке возле рулевой рубки. Серёга прихватил из дома два байковых одеяла: одно он постелил поверх дёрна, другим укрыл себя и Митю. Всё равно было холодно. Они прижимались спинами друг к другу.

Митя проснулся на восходе. Низкое солнце освещало угол площадки нежным розовым светом. Митя перелез к ограждению и уселся на пригреве, рассматривая Серёгу. Брат уже не казался ему отражением в зеркале. Он был отдельным человеком, другим, непохожим. Чужим? Конечно, чужим. Четыре дня назад Митя о нём и не подозревал, хотя и не помнил этого. Но вчера вдруг обнаружил, что верит брату. Там, в котловане, он поверил, что брат выручит. И взбесился не потому, что Серёга его подвёл, а потому, что братья не подводят. Ну, и врезал Серёге — так сказать, по-братски. Правда, Серёга тоже двинул ему в челюсть… Оно понятно: Серёга вырос в маленьком городе, где на удар — даже справедливый — всё равно отвечают ударом.

Серёга проснулся, сел и зевнул, как собака.

— Дак чё, — спросил он, — едем?

Река была мелкая, переметённая жёлтыми песчаными отмелями; солнце пробивало воду насквозь, и весело искрился перекат. В незрелой синеве неба метались и заполошно верещали стрижи. Тихо качалась прибрежная осока. Огромный грузовик с неповоротливой осторожностью перебрался через брод, спуская вниз по течению потоки мути; его промытые колёса заблестели.

Серёга сидел в рубке за рулём. Всякую дурную зелень, насколько было возможно, они с Митей из рубки вычистили. Изуродованная ножом крышка секции автоматики висела на одной петле, из проёма торчали провода.

— Часа за три до Банного доедем, — самоуверенно заявил Серёга.

— Что там? — поинтересовался Митя.

— Старая дорога на Белорецк. Её хорошо протравили — до сих пор ещё не заросла, и лесовозов нет. Бригады всегда по ней в горы ездят.

— А мы не застрянем в лесу на такой большой машине?

Серёга ухмыльнулся:

— Я маршрут по свежим делянкам проложил, где деревья маленькие.

Перед ним на держателе торчал навигатор с картой местности. Серёга пальцем подвигал карту по экрану.

— Здесь аппаратура на китайском, а я свой телефон подсоединил.

Серёге нравилось управлять гигантским самосвалом. Было в этом что-то мощное, значительное, будто он — капитан и ведёт корабль по морю, хотя моря Серёга никогда не видел. Самосвал катился ровно — по лесу как по лугу.

Митя вышел из рубки и встал возле ограждения. С высоты капота открывался вид на просторную равнину. Безмятежно жарило солнце. Молодой лес был ниже площадки, зелёные верхушки казались сплошным мохнатым ковром. Грузовик бестрепетно сминал и валил деревца, перед грубой мордой машины перемещалась зелёная впадина — живая, дрожащая и глубокая. Из неё вылетали птицы, изредка проносились серые зайцы. Дизель гулко клокотал; под колёсами неумолчно хрустело, будто бы там плескались волны.

Серёга посматривал на брата с неожиданным удовлетворением: пускай охренеет — кто его ещё так прокатит? После вчерашнего мордобоя Митяй сделался Серёге как-то симпатичен. Не стерпел подставу — значит, не дрищ.

Серёга настроил круиз-контроль и маршрутизацию, отсоединил телефон от системы, подхватил свой рюкзак и выбрался к Мите.

— Пожрём? — предложил он.

Вчера, подравшись, они даже не поужинали, а мать дала им бутерброды.

Они сели на свёрнутые одеяла. Грузовик ехал сам по себе.

— Чё ничё не спрашиваешь? — спросил Серёга.

— А что я должен спрашивать? — строптиво ответил Митя.

— Ты же всегда чё-то спрашиваешь, — Серёга подал бутерброд.

— Я всё уже знаю!

 Серёга понимающе усмехнулся с набитым ртом.

Митя жевал и глядел, как перед грузовиком бесконечно стелется зелёная волна, и ему это было почему-то не безразлично.

— Жалко деревья, — сказал он.

— Херня! — заявил Серёга. — Через год такие же будут стоять.

— Через год не будут. Этому лесочку лет десять.

— Ему год, — возразил Серёга. — Здесь рубили в прошлом июле. На карте написано. Я же тебе объяснял — радиация, всё растёт быстро.

Митя окинул взглядом равнину с молодыми ёлочками и берёзками. В мыслях что-то шевелилось — словно бы чужое, не его. Или его, но забытое.

— Селератный лес… — вдруг произнёс Митя.

— Чё? — не понял Серёга.

— Фитоценоз с ускоренной вегетацией.

— Кто с чем?..

— Я вспомнил! — поражённо сказал Митя. — Выскочило откуда-то… Этот лес называется селератным. Излучение подхлестнуло темпы его вегетации.

— Говори, блядь, по-человечески! — рассердился Серёга.

— Вегетация — это период развития растений.

— И чё?

Митя поглядел Серёге в глаза:

— Это ведь ненормальный лес?

— Ясен пень, ненормальный! Тут всё ненормальное! Древесина хрупкая, горит синим огнём, сгнивает за пару сезонов — только на бризол и годится.

Серёга достал сигареты и закурил. Митя молчал и о чём-то думал.

— Да за городом вообще ничего нормального не растёт! — Серёга решил добавить подробностей, чтобы Митя ещё что-нибудь вспомнил: — Картошка горькая, морковь, сука, мягкая, яблоки — как бумагу хаваешь… В городе под решётками всё как положено, а с радиацией говно получается.

— Растения не успевают формироваться, — пробормотал Митя.

— Угу! — удовлетворённо кивнул Серёга. — Давай продувай мозги!

Если Митяй восстановит соображение, то от него как от Бродяги пользы бригаде будет куда больше. Укажет тех «вожаков», которых с Харлеем нашёл.

— А на производство бризола какая древесина идёт? — спросил Митя. — Лиственная или хвойная?

— Да однохуйственно. Любую рубят. А что на делянках остаётся, то сразу гниёт и превращается в эту, как её, в почву. Вся земля жирная стала.

— Селератный педогенез, — сказал Митя. Он словно вслушивался в себя. — Нет, я изучал не биогеоценологию, а что-то другое…

— А что? — с любопытством спросил Серёга.

Митя пошевелил пальцами, точно ощупывал нечто неосязаемое.

— Что-то мелькает, а ухватить не могу…

— Ладно, ещё догонишь, — великодушно пообещал Серёга.

Гигантский грузовик плыл в зелёных разливах, а вдали, как линия берега, появилась тёмная зубчатая граница более высокого леса. Серёга, вздохнув, поднялся и направился в рулевую рубку.

— Сваливаем, — сказал он Мите. — Сейчас по просеке попрём.

В рубке Серёга переключил машину на ручное управление.

«Лю Чонг» оказался шире, чем просека. Серёгу это не смутило: он верил в победительную мощь машины, что принимала в кузов двести тонн грунта и вывозила его на подъём из карьера. Левыми колёсами грузовик катился по мелкому подросту на свободном пространстве, а правой стороной загребал чащу. Удар капота сбивал деревья, они с шумом падали на просеку или друг на друга. Машину качало и трясло, под колёсами яростно трещало. Длинные ветви скребли по борту, по кузову, подметали площадку возле рулевой рубки, точно хотели схватить и вытащить из рубки водителя, который устроил это бедствие. В воздухе кружили сорванные листья. Грузовик вспарывал дебри и вываливал их зелёные внутренности себе на морду.