Цикл романов "Целитель". Компиляция. Книги 1-17 (СИ) - Большаков Валерий Петрович

Нет, не мне… Хотя сложно сказать, кто же я такой, на самом-то деле. Тело от моей альфа-версии, а сознание, личность, душа — нужное подчеркнуть — из родимой «Гаммы», куда я даже и не думаю возвращаться. Тот мир стал мне чужим.

А вот «Альфа», эта вот «Альфа», семьдесят четвертого года, данная мне в ощущениях, не раз снилась мне, мучая сладкой ностальгией. Я кривовато усмехнулся — мало кому удается унять свою «ностальжи»… Никому. Я первый.

Поднатужившись, я качнул дощатый заслон, прикрывавший вход на лестничную спираль — во избежание. Ржаво взвизгнули гвозди, и сплоченные доски поддались, выпуская меня наружу.

Мои губы снова изломились в косой ухмылочке. Понятно теперь, кто помог тогда выбраться мне, юному и нахальному, отодрав щит… Вернее, поможет — Миша Гарин еще не вернулся с ударной комсомольской. Или, всё же, не мне?..

«Да перестань ты! — скривился я в досаде. — Сколько можно? Ты еще припомни те давние рефлексии!»

И припомню… На душу словно тень легла. Нет, в самом деле. Разве я не покончил с тем порывистым, сумасбродным отроком? Разве не заместил его сознание своим, «гаммовским», стариковским?

Наташка сейчас в сибирской тайге, уговаривает юного Мишу, чтобы тот сам, по собственному желанию, дозволил переселиться моей душе в его мозг. И уговорит…

Вот только двум душам не ужиться в одном теле.

— Хватит об этом! — выцедил вслух.

Глянул наверх. Крыша у мельницы давно сгнила, и за ржавыми балками невинно синело небо, играя в облака.

Подхватив сумку, я осторожно спустился по выщербленной лестнице без перил на первый этаж, окунаясь в сырой сумрак, и вышел на свет.

Подготовка моя длилась целый месяц и выверялась тщательно — мы с Кивриным продумали всё до последней мелочи. Володька, конечно, яростно противился тому, чтобы шеф лично участвовал в «хронодиверсии», но я был непреклонен. И убедителен.

Ведь никаких сложных проблем в «прошедшем времени» решать мне не придется, нужно всего лишь вмонтировать в плафон на лестничной площадке ИКП-модуль. Всего-то! Работы на пять минут, всё что потребуется — это отвертка, пассатижи и минимум соображалки.

Киврин бурчал, что, дескать, с этим справится любой, только вот кто, кроме меня, лучше знает, где находится мой родной дом, и тот самый подъезд?

А случится со мной ЧП, или минует меня чаша сия, уже не важно — я сделал всё, что мог. Всё! Я пуст, как выпотрошенная рыба. Сто процентов информации мною отдано до последнего байта.

Так что можете считать мое «несанкционированное перемещение в прошлое» мелким хулиганством или старческим капризом, мне всё равно. Хоть снимайте с должности секретаря ЦК КПСС! Даже это стало не важным — мой звездный час пробил в минувшем году, на праздновании 100-летней годовщины Великой Октябрьской социалистической революции…

…Я стоял на трибуне Мавзолея с красным бантом в петлице, и расслабленно махал рукой проходившим колоннам. Я топтался на том самом месте, которое помнило и Сталина, и Берия, и Гагарина…

За моей спиной высилась кремлевская стена, а еще выше, над куполом, развевался алый флаг СССР.

Мне больше нечего было спасать. Оставалось лишь напевать вполголоса, как комсомольцам-партизанам: «Жила бы страна родная, и нету других забот!»

Подходя к автобусной остановке, я фыркнул, поймав себя на шальных мыслях:

«Вот чес-слово, уйду! Надоело. Оставлю НИИВ на Киврина, и пусть рулит! А мне будет, чем заняться…»

Подъехал канареечно-желтый «ЛиАЗ», и я живенько поднялся в салон. Благонамеренно кинул в кассу пять копеек, открутил себе билет, додумывая то, что принял поначалу за шалости ума.

«А почему бы и нет? Провернем хронодиверсию — и на покой! Ага… Сам же взвоешь через месяц! Покой нам только снится…»

Я с жадностью глядел за окно, будто сличая увиденное с тем, что запомнилось. Автовокзал… Мост через Южный Буг… Слева открылась лодочная станция, чуть выше завиднелась крыша «родной» 12-й школы, а вдали ракетировала в небо полосатая телевышка — растопырив кронштейны, она смахивала на корабельную мачту без парусов.

Я вышел у Дома Советов, ничем не выделяясь в толпе первомайцев — моложавый мужик в болгарских джинсах «Рила», да в простеньком пиджачке поверх белой фланелевой рубашки.

Лишь туфли выбивались из стиля — я обул мои любимые «саламандеры», здесь и сейчас — страшенный дефицит.

Стрелки часов уперлись в полпятого, но спешить мне было некуда. Я перешел улицу Ленина, миновал сквер и выбрался на площадь.

Мои губы непроизвольно сжались.

Серый памятник Ленину, что вытягивал руку с постамента, в «Гамме» сняли, а все урны и оградки вокруг выкрасили в жёлто-голубой. Стяг той же петлюровской расцветки реял над куполом… Уж не знаю, как «укрофашики» переименовали Дом Советов — «декоммунизация» начинается с дебилизации.

Я усмехнулся. Тем и хороша «Альфа» — этот мир привит… будет привит от коричневой чумы и от «жовто-блакитной» чумки.

Однако, пора. Пять скоро.

Я устроился на лавочке у подъезда, узнавая и высокие, тяжелые створки дверей, и даже подстриженные кусты. Лет десять тут прожил, если не больше…

Положив ногу на ногу, я делал вид, что углубился в чтение, шелестя свежим номером «Южной правды».

Первой продефилировала Настя. Совсем еще юная, она не жалась, пряча весьма заметные груди, а шагала гордо и прямо, стройненькая и хорошенькая. Даже не глянула на меня…

«Да кому ты нужен, мерзкий старикашка?..»

Пятью минутами позже я замер, холодея — приближались мои родители. Мама… Красивая молодая женщина, она что-то оживленно рассказывала отцу. Папа…

Былая боль, притупившаяся за годы, ужалила, заставив корчиться в душе. Многое бы я дал, лишь бы вернуться обратно — и спасти отца! Увы, гадский постулат Новикова не позволит этому случиться.

Мне не уберечь папу, а Наташеньке не выручить маму. Никак…

Вздох был глубок и горек.

Гарины давно скрылись в подъезде и поднялись к себе, а я всё сидел и ждал чего-то.

Тяжело встав, словно вспомнив о предпенсионном возрасте, я шагнул в подъезд.

Снять полушарие молочного стекла с плафона было делом минуты. Прикрепить модуль ингибитора короткой памяти, запитать его от сети, вставить обратно стеклянную полусферу… Всё.

Потоптавшись у дверей 55-й квартиры, жадно ловя приглушенные отзвуки скрытой жизни, я медленно спустился вниз и вышел на улицу.

Помнится, было у меня желание бродить по улицам Первомайска до темноты… Было, да прошло.

Хмур и подавлен, я доехал на автобусе до «устья» или «истока» улицы Советской, и спустился к мельнице-заброшке, на берег Синюхи.

Течет себе вода, и течет… Бессмысленные моллюски отсасывают питательную дрянь из речных вод… Зачем? Чтобы мы хрустели створками их выморочных раковин?..

…Я запыхался, пока спускался по останкам винтовой лестницы, и присел в «позу Терминатора», испытывая глухое раздражение.

Страхи не беспокоили меня, но и радости не задевали. Вокруг густела энергосфера, обволакивая «ВРИО попаданца», поигрывала ветвящимися сполохами.

— Всё будет хорошо, — через силу, будто назло, вытолкнул я, — и даже лучше!

Глава 13

Воскресенье, 18 августа 1974 года. День

Красноярский край, Ново-Яртыш

Талия потянулась, запрокидывая голову — жаркое солнце коснулось щёк, тронутых смуглинкой, лаская и тревожа.

Неделя прошла круговертью дел, ничтожных, но нужных мелочей. Скажем, перебрать аптечки — и решительно выбросить в помойное ведро просроченные таблетки.

«Марина» даже на стройке побывала, в этом лесу железобетонных колонн, чьи «сучья» — стальные двутавровые балки — сплетались в видимый объем будущих цехов.

И всюду она натыкалась на Мишу, словно настойчиво искала его — и находила. В одних брезентовых заляпанных штанах и в оранжевой каске, загорелый до черноты, мальчик упорно ворочал лопатой, перемешивая раствор. Или ловко скручивал проволокой ржавые плети арматурин. Или таскал носилки, напрягая и руки, и плечи, и узкую спину, и даже шею — блондинистые вихры торчали из-под каски, слипшись от пота.