Егор Смирнов: каникулы в СССР. Том 1 - Валерий Юрич

магазина, а любопытствующие покупатели оторвались от своих дел и стали собираться вокруг нас.

Никитин, увидев к чему идет дело, гневно сверкнул на меня глазами, развернулся и выбежал из магазина.

Я сделал вид, что мне сильно поплохело, сел на пол, оперся спиной о молочную витрину и обхватил двумя руками авоську с хлебом.

— Меня что, теперь в милицию заберут? — испуганно оглядываясь по сторонам, спросил я. — Я же этого не хотел. Я не виноват.

Ко мне протиснулась директор магазина и присела передо мной на корточки.

— Никто тебя не заберет, Егор. Все же видели, что это случайность. Ведь правда, товарищи? — И она грозным взглядом оглядела всех присутствующих.

Спорить с директором продуктового магазина было себе дороже и поэтому отовсюду сразу донеслись одобрительные возгласы. А один из выпивох с галерки даже прикрикнул:

— Этот Никитин — хулиган. Будущий уголовник, точно вам говорю, товарищи. Поделом ему!

Одобрительный гул вокруг усилился.

Пока все идет по плану, подумал я, внутренне улыбаясь. Теперь надо упрочить у окружающих впечатление, что я всего лишь невинная жертва.

— Он же меня убьет! — Я испуганно поглядел на лица собравшихся. — Что мне делать? Он, наверное, в подъезде ждать меня будет.

Именно так в большинстве случаев и поступал Никитин, а потом воспитывал своих жертв, запинывая их в угол лестничной площадки. И если попавшийся под горячую руку ребенок не хотел повторения взбучки, он должен был вести себя тихо.

— Не бойся, Егорка, мы тебя проводим! — снова раздался голос того же мужика, что до этого ругал Никитина.

А мне только этого и было нужно. Согласитесь же, что неудобно драться или делать ноги, когда у тебя в руках авоська с продуктами. Да и кефира с батоном после этого небольшого приключения мне, если честно, еще больше захотелось. А как поем, там можно и с Никитиным дальше разобраться, если он, конечно, захочет. Еще один удар по разбитому носу может окончательно отбить у него желание связываться со мной. Хотя бы на ближайшее время.

— Спасибо вам, — радостно ответил я, поднимаясь на ноги. — Я только сейчас быстро кефир и масло сливочное куплю, хорошо?

Директор магазина благосклонно-снисходительно покосилась на мужиков, отоварившихся водкой, один из которых так рьяно сейчас встал на мою защиту, а потом сказала продавщице молочного отдела:

— Зин, подвесь Егору «Крестьянского». Тебе сколько?

— Грамм двести, теть Маш, — вспомнил я, наконец, имя директора.

Она кивнула Зине, которая тут же принялась отрезать большим ножом на деревянной разделочной доске порцию сливочного масла от большого куска, извлеченного из закрытой стеклом витрины-холодильника. Отрезав примерно грамм двести на глаз, она завернула получившийся кусочек в оберточную бумагу и водрузила на широкую площадку больших синих весов «Тюмень», на которых, словно на часах, большая стрелка показывала вес товара. Деления там были только до килограмма. И если вес товара получался больше, то в этом случае на другую площадку весов, которая была поменьше, ставили гири, чтобы компенсировать избыток веса.

Для моего кусочка масла гири не понадобились. Продавщица взяла маленький клочок бумажки, что-то на нем быстро написала и подала мне. Я сначала не понял, что это такое, но, благо, вовремя вспомнил и забрал из ее рук эту бумажку. В нашем магазине на ней всегда писали вид и стоимость весового товара. На моей было написано: «Масло, 75 коп».

— А вы бутылки молочные сегодня принимаете? — вдруг встрепенулся я, укладывая масло в авоську.

Продавщица заглянула под прилавок и тихо произнесла:

— Давай. Как раз в ящике еще одно место осталось.

И Зина, забрав у меня пустую бутылку, выписала мне еще одну бумажку, по которой я получал кефир всего за пятнадцать копеек. Красота! Я погрузил бутылку с зеленой крышкой в авоську и довольный пошел к кассе, которая располагалась прямо у выхода из магазина.

Кассир осмотрела содержимое моей сумки, забрала бумажки и, произведя быстрый подсчет общей суммы товаров на больших счетах, приколола уже ненужные листочки с ценами на специальную спицу, торчащую из круглой подставки, где уже находилась внушительная стопка таких же бумажек.

— Рубль, одиннадцать, — быстро произнесла кассир и приветливо мне улыбнулась.

Я достал из кармана бумажный рубль и двадцатикопеечную монетку и положил в зеленое пластмассовое блюдечко, намертво прикрученное шурупом к рабочему месту кассира. Она быстро пробила чек, касса открылась и мне выдали девять копеек сдачи. После этого кассир зачем-то надорвала чек и отдала его мне. Я закинул его в авоську и вполне довольный собой вышел из магазина.

На улице меня поджидал тот самый мужчина, который до этого покупал в магазине водку, а потом подал за меня голос.

— Пойдем быстрее, Егорка, — торопливо сказал он, — а то там без меня весь праздник кончится, — и он указал головой куда-то через дорогу.

Я поглядел в том направлении и увидел, что там, в окружении березок, приютился пивной ларек, рядом с которым в небольшой асфальтовый пятачок было вмонтировано два круглых столика. У одного из них и расположилась теперь уже шумная компания мужиков, которые только что были в магазине. Похоже, что они подливали себе водку в поллитровые банки с пивом, которые использовались вместо кружек.

У самого ларька стояла небольшая очередь. Кто-то был с бидоном, кто-то с трехлитровым баллоном, а один мужик вообще стоял с пластиковой канистрой. Разливное Жигулевское пиво стоило недорого по сравнению с той же водкой. И даже если некоторые распускали слухи, что его разбавляют водой и чуть ли ни смешивают с «Димедролом», все равно отбоя от покупателей не было. К тому же разливное пиво, насколько я помню, к нам завозили не так часто, в основном по выходным. В остальные дни ларек стоял наглухо закрытым.

— Идемте, дядь Жень, — я наконец-то вспомнил, как зовут моего невольного сопровождающего, — мы быстро. Только вы меня до четвертого этажа проводите, хорошо? А то Вовка Никитин может в подъезде меня поджидать.

— А батька твой где? — удивленно спросил Евгений Иванович. — Он же в разведке служил. Если честно, — перешел он на шепот, — его многие мужики здесь побаиваются и уважают. Он же от этого Никитина мокрого места не оставит.

Я остановился и осуждающе посмотрел на своего попутчика.

— Ну вы и выдали, дядь Жень. Вы же не хуже меня знаете, что у нас так не принято. Ну, жаловаться, в смысле. У нас пацаны таких стукачами зовут