Егор Смирнов: каникулы в СССР. Том 1 - Валерий Юрич

было не так много. Кто-то выбирал хлеб у деревянных лотков, установленных в специальных стойках, кто-то взвешивал весовой товар, кто-то уже стоял очередь в кассу. Компания подвыпивших мужиков толпилась напротив отдела с алкоголем. Одна из продавщиц смотрела на них осуждающим взглядом и строго качала головой. Видимо, это их и сдерживало. Наконец, один из них, похоже, что самый смелый, подошел к прилавку и предельно серьезным и по возможности максимально трезвым голосом произнес:

— Пол-литра! «Столичной»!

Судя по всему, до продавщицы все-таки дошел дух перегара, хотя я и видел, как мужчина до этого пытался заглушить его, разжевав солидный кусок лаврового листа. Она поморщилась, гневно глянула на покупателя и нехотя выдала ему с витрины бутылку водки. Мужики тут же всей гурьбой поспешно ретировались к кассе.

При виде всей этой картины я сочувственно улыбнулся в сторону незадачливых выпивох и двинулся в сторону витрины с хлебом. Здесь на деревянных лотках, установленных друг над другом в четыре этажа, лежали батоны нарезные, буханки и половинки буханок ржаного и бородинского хлеба, а рядом, на двух лотках расположились маленькие булочки с изюмом по десять копеек за штуку.

Я тут же вспомнил их ни с чем не сравнимый вкус. Особенно я их любил есть с молоком. Не знаю почему, но с кефиром мне нравился именно белый хлеб, особенно его мягкая и хрустящая горбушка, а вот с молоком — булочки с изюмом. Рот сразу же наполнился слюной, и я судорожно сглотнул.

И эти самые чудесные булочки лежали на лотке сплошной выпеченной массой во всю его ширину. И их надо было от этого огромного пирога отламывать. Поэтому сверху и снизу у них получалась румяная запеченная корочка, а по бокам — белый мякиш, из которого проглядывали крупные изюмины. Я всегда любил отламывать боковые булочки, потому что там было больше всего корочки, которая мне безумно нравилась.

Но в этот раз придется обойтись без них. Жили мы не богато и лишние, несанкционированные мамой траты, могли подорвать доверие ко мне. А мне этого жуть как не хотелось.

Так что я пересилил себя и отошел к лоткам с батонами. С виду все они были свежими, но, тем не менее, рядом с ними на веревке висела специальная металлическая лопатка, которой можно было проверить хлеб на мягкость. Помню, как в детстве я любил ей пользоваться, и при этом часто проказничал, пытаясь обязательно надавить на батон так, чтобы проломить верхнюю корочку до белого мякиша. Мама всегда меня за это ругала.

В этот раз я, конечно, этого делать не стал. Но лопаткой все-таки воспользовался. Единственное потому, что давно от них отвык и хотел еще раз повторить эту забытую с детства манипуляцию.

Взяв, наконец, в руку понравившийся мне батон, я без всякой задней мысли отправил его в авоську. И вот что было странно: в деве тысячи двадцать четвертом я бы даже не посмотрел на такой батон. Ведь он не был, как положено, запакован в целлофановый пакет. А некоторые на моем месте даже возмутились бы такой вопиющей антисанитарией. А тут у меня даже мысли такой не возникло. Просто берешь все еще теплый хлеб, пробуя уже руками его на мягкость, спокойно отправляешь в сумку, и никаких проблем!

Поступив точно так же с половиной буханки черного, и бросив еще один завистливый взгляд на булочки с изюмом, я направился к молочному отделу. Здесь расположились две витрины с охлаждающими установками. Выглядели они, как обычные продолговатые магазинные холодильники, только без верхней крышки. Внутри стояли бутылки с молоком, кефиром, ряженкой и сливками. Все они отличались цветом верхней фольгированной крышки. У молока, к примеру, они были серебристыми. Ну а мне нужна была бутылка с зеленой крышкой.

И в тот момент, когда я уже готов был забрать кефир из витрины, мне на правое плечо легла чья-то тяжелая рука. А через секунду я услышал угрожающий и наглый шепот:

— Смирнов, дай двадцать копеек, а не то сам знаешь, что будет.

Глава 4

Я определенно знал, кто сейчас стоит за моей спиной. Звали этого типа Вовка Никитин. Был он старше меня на целых два года. Когда тебе одиннадцать — а именно столько мне исполнилось двенадцатого мая — а твоему оппоненту тринадцать, то разница в росте и весовых категориях здесь довольно ощутима.

Я помнил по своему печальному детскому опыту, что этот парень всегда добивался от меня, чего хотел. А еще я знал, что разговаривать с ним бесполезно.

Поэтому я просто молча переложил авоську с хлебом и пустой молочной бутылкой в левую руку и немного склонил голову вниз, якобы, чтобы поглядеть на карман в шортах, где лежали деньги. Тем временем рука Никитина продолжала лежать на моем плече. Он немного наклонился ко мне, чтобы, видимо, посмотреть, как я буду доставать деньги. Я даже почувствовал его горячее дыхание на своем затылке.

А в следующий миг я резко приподнялся на носках и ударил затылком в том направлении, откуда до этого доносился ненавистный для меня голос. Мне было важно ударить выше линии рта. Если попасть затылком в зубы, то это может обернуться ощутимым ранением головы, особенно в том случае, когда один из зубов пробьет кожу и туда попадет грязь или загнется и прорастет внутрь волос.

И я попал как раз туда, куда и хотел: прямо в кончик носа обнаглевшего отморозка. А потом для верочки резко рванул корпусом вправо и локтем приложился в район печени Никитина. Рука с моего плеча мгновенно исчезла и у меня за спиной раздалось сдавленное мычание.

Я резко обернулся, театрально округлив глаза и разинув рот. Передо мной стоял Никитин, зажимая обеими руками нос и согнувшись в правую сторону. Сквозь его скрюченные пальцы обильно сочилась кровь. Глаза у Вовки были сощурены от боли и из них лились слезы. Это было не от страха или обиды, а скорее из-за естественной реакции организма на сильный удар по носу.

— Вовка, прости! Я не хотел! Я не знал, что ты сзади стоишь!

А это уже была игра на публику. Взоры всех, находящихся в магазине, обратились в нашу сторону.

— Помогите! Я не хотел! Я нагнулся выбрать молоко, что-то вдруг услышал и от испуга разогнулся обратно. И попал ему прямо по носу! Может скорую вызвать⁈ У вас же есть телефон. — И я максимально испуганным взглядом посмотрел на бледную продавщицу молочного отдела.

Из подсобки выбежала директор