Крестоносец - Андрей Львович Астахов

попал в бурю и разбился у имперского побережья. Так мыоказались у имперцев. Знаешь, Эвальд, у арас-нуани невеликий выбор – либо служить магистрам Суль, либо имперским властям. Можешь смотреть.

Элика вновь была обмотана простыней от груди и до колен. Поскольку простыня намокла и прилипла к телу, зрелище было весьма откровенное и соблазнительное. Я почувствовал, что очень скоро мою реакцию на этот вид маленьким полотенцем уже не скроешь, и толкнул Домаша в бок.

- Байор, пора одеваться, - сказал я.

- Как скажешь, - роздолец зевнул. – Сейчас бы пива холодного кварты две!

- Будет тебе пиво, сударь. Наверняка нас уже ждут в трапезной.

- Не буду вам мешать, - улыбнулась Элика и выпорхнула в предбанник.

- Шебутная девка, - сказал Домаш. – И к тебе, твоя милость, неровно дышит. Святые свидетели, девчонка не прочь ощутить твое дышло в своей аккуратной эльфийской щелке!

- Пустяки говоришь, друг мой. У меня есть любимая девушка.

- Дело твое. Но эта эльфка шельма еще та, по глазам видно. А ты, сударь, прости за прямоту, молодой еще да зеленый. Обращаться с женским полом как следует не могешь, а умения эти ой как в жизни нужны! Глядишь, поучила бы тебя эта Элика разным штучкам, которые бабы так любят в постели. А ты бы потомвсю эту амурную премудрость с невестой своей употреблял к обоюдному удовольствию!

Я ничего не сказал. Встал, вышел в предбанник и понял, что мне стало жарко не только от горячего воздуха в парной. Надо как-нибудь попросить Элику, чтобы впредь таких вещей она не делала. Я, в конце концов, живой человек, а она…

Она слишком похожа на Домино. И мне вдруг стало страшно – что, если Элика уже сейчас пытается заставить меня забыть о Домино и делает это потому, что моей любимой нет в живых?

Нет, нет, не может быть, я не верю, не хочу верить! И я скажу об этом эльфке. А если она не поймет, если она не захочет меня понять, просто заставлю ее убраться отсюда.

Мне никто не нужен, кроме моей Домино.

Отдышавшись и обтеревшись намокшим полотенцем, я начал одеваться.

Пир в честь нашего прибытия в Фор-Авек получился невеселым. Может потому, что Пейре де Торон строго-настрого запретил своим людям напиваться, а я попросил о том же байора Домаша. Если что и скрашивало этот пир, так это присутствие Элики. Магичка после бани сменила свой мужской костюм на великолепное блио из темно-синего шелка, расшитого серебром. Волосы Элика собрала в хвост на темени, открыв лоб и остроконечные ушки, в которых поблескивали все те же любимые магичкой изумруды. Ела она очень изящно, выбирая с аккуратностью породистой кошки кусочки мяса и овощей из тарелки тонкими наманикюренными пальчиками, и о чем-то вполголоса беседовала с сидевшим подле нее братом Дуззаром. Домаш с самой кислой физиономией пытался растянуть подольше стоявшую перед ним братину с хваленым малиновым вином. Я сидел в кресле шевалье за главным столом и смотрел на притихших воинов, молча поглощающих угощение. Всего я насчитал сорок девять человек, со мной, Домашем, Эликой и инквизитором Дуззаром – пятьдесят три. Плюс еще десяток воинов, которых де Торон оставил на страже. Мало, очень мало. А самое скверное то, что я даже не представляю себе, с каким врагом мы столкнулись.

- Бесспорное темное колдовство, - сказала мне Элика еще до ужина, во время беседы в моих покоях после купания. – Причем очень сильное. Смесь стихийной магии с магией вызова, может быть, с некромантией. Поверь мне, виари никогда не практиковали такую мерзость.

- Но ведь все совпадает, - возразил я. – В книге, которую дал нам Дуззар, описывается история массового убийства мирных жителей. Часть из них была утоплена, часть сожжена. А Дуззар говорит, что одержимых рвало водой, и на теле у них появлялись ожоги как от огня. И эти голоса…

- Эвальд, ты мне веришь? – Эльфка от избытка чувств даже ножкой притопнула. – Это не наша магия. Это что-то другое.

- А какая разница, наша не наша? – заметил Домаш. - Один бес колдоба зловредная. Ненавижу я все это чародейство всеми своими печенками. Ненавижу и боюсь.

- Никогда бы не подумала, что отважный роздолец кого-то боится, - с легкой насмешкой произнесла Элика.

- А ты не смейся, милая дева, не смейся! Мне семнадцать годков от роду было, когда отец мой захворал. Занемог страшно, то озноб его бил, то пот прошибал, живот распух у него, как у бабы на сносях, лежал пластом и все стонал. Наш местный знахарь сказал, что отец заболел оттого, что по дороге домой в корчме ледяного пива пару кружек выпил, но ничем помочь не мог. Тогда матушка выгнала знахаря и объявила награду в пять золотых монет тому, кто мужа ее исцелит. И вот пришла к нам в Бобзиглавицы старуха – страшная, черная, тощая, лысая, да еще с бельмом на одном глазу. Только глянула на отца и сразу сказала: «Чую черный дух от мужа твоего, паненка. Порча на нем. Коли хочешь спасти его, следи, кто над домом вашим летает, и убей его». Маманя так и сделала: собрала слуг да воинов и велела следить, что в небе над домом появится, а коли появится, бить без жалости. Я со своим луком тоже с ними пошел. В первый день воробьев да галок настреляли – страсть! Гору целую. А старуха нам: «Дураки вы! Ночью зло прилетает, ночью и смотрите!».

- И что дальше было? – спросил я, поскольку почтенный байор сделал слишком уж длинную паузу.

- В следующую ночь отцу совсем худо сделалось, мать от него не на шаг и мне говорит: «Не уходи далеко, вдруг помрет хозяин наш, так хоть перед смертью благословит тебя!». А у меня одна мысль – увидеть, кто же такую немочь на наш дом напустил. Как у отца приступ прошел немного, я хапнул лук в сенях – и на улицу. Ночь звездная такая, сверчки поют. На башнях вокруг усадьбы факелы горят, воины отцовы сторожат. И я во дворе один как перст. И тут вдруг сразу десяток голосов как завопили: «Вон он! Бей!». Стрелы засвистели со всех сторон. Я только-только лук вскинул, и вижу – прямо к колодцу с неба какой-то