Цикл романов "Целитель". Компиляция. Книги 1-17 (СИ) - Большаков Валерий Петрович

…Михаил Петрович вздрогнул от собственного храпа, выплывая из дрёмы, и сконфуженно сжал распустившиеся губы. Вагон метро качало, моторы выли, нагоняя быстроту, дико скрежетали реборды, а он заснул! Устал.

Памятью вернувшись ко вчерашней ссоре с женой, Михаил поморщился. Дашке и в голову не приходит, до чего же она делается безобразной и чужой, стоит ей устроить сцену из семейной жизни.

«Ненавижу! — верезжит. — Ненавижу!»

И вываливает на него весь негатив, накопленный за годы. И скудную зарплату припомнит, и те скверные месяцы, когда он ходил безработным, и житейскую несостоятельность…

Один-единственный раз… Гарин нахмурил лоб, погружаясь в омут памяти. Когда ж это было? Лет десять назад. Додумался же…

Намекнул Даше, что та в свои сорок выглядит на двадцать пять благодаря тому, что спит с целителем, а хвалёная ЗОЖ тут абсолютно ни при чем. Дашка до сих пор над ним насмехается…

В усмешке Михаила проступила горечь.

В обычные, будние дни им редко удавалось остаться вдвоем надолго… Именно поэтому он давно разлюбил выходные, а праздники и вовсе терпеть не мог. Особенно Новый год.

Михаил Петрович вздохнул. Любит он Дашу или не любит? Привык? Притерпелся и нудно тянет лямку?

Иногда, в самые паршивые «крещендо» скандалов и дрязг, ему удавалось уйти. Хлопнет дверью и — бродит по улицам… Или уедет на дачу — шататься между недостроенной баней и летним домиком, больше смахивавшим на сарай. Вышагивать вокруг теплицы — и соглашаться с Дашей. По всем пунктам обвинений…

Разве она не права? Да, обидно слышать, что ты нищий, что ничего не можешь, но ведь это правда! Как Даша выразилась однажды, дергая красивыми губами:

«Мужчина — это человек с деньгами, состоятельный и состоявшийся. Мужик — это трудяжка, который обеспечивает семью, вкалывая на двух-трех работах. А ты — мужчинка! Ни то, ни сё…»

…Михаил хмуро оглядел пассажиров, что стояли и сидели рядом. Радостные, хохочущие… Девушки украсились блестящим «дождиком», парни нацепили дурацкие красные колпаки а ля Санта…

Они ехали «отмечать» на Красную площадь, нагруженные шампанским — и очень далекие от его тошных рефлексий.

«Что тебе стоило заделаться целителем? А, Миха? — криво усмехнулся Гарин. — И не каким-нибудь шарлатаном, а настоящим „хилером“? Да ты бы за год разбогател! Катал бы Дашку по Мальдивам и Дубаям, а каждую пару лет покупал бы квартиру в Москве! Чего тебе не хватало? Сказать? Решительности, целеустремленности, настойчивости! А брезгливость свою, вместе с гордыней, засунул бы в анус…»

Михаил Петрович болезненно скривился. Всё так. Всё — правда.

Ну да, подкопил он миллиончик. Весь в трудах, аки пчела, аки Дашкин «работяжка»… А толку?

Вон, распечатал НЗ — и упорхнул в столицу нашей Родины, лишь бы Дашку не видеть и не слышать… Но ведь, всё равно, вернёшься же, испереживаешься… И снова на круги своя, лелеять давнюю грусть. А вырваться из круга… Не-е, духу не хватает.

— Станция «Охотный Ряд», — объявил диктор, и Гарин поморщился. Раньше в вагонах метро звучал приятный женский голос…

«Что, начинаются стариковские причуды?» — булькнул в потоке сознания тягучий сарказм.

Подхватившись, Михаил вышел, пихаясь в шумной суете. Запахи табака, виски, духов причудливо смешивались, нагоняемые вентиляцией.

«Ну, и кому ты что доказал? — вертелось в голове. — Кому лучше сделал? А-а… Да идёт оно всё…»

Полтора часа езды и пересадок из Шереметьево кого хочешь, утомят. Плюс восемь часов полёта.

Заснуть в авиалайнере у Михаила Петровича ни разу не получалось. Так только, откинется в кресле «эконом», скрючится и дремлет. Одна радость — обед от «Аэрофлота»…

Минуя подземные магазы и кафешки, галдящая толпа несла Михаила наверх. «Выход в город».

Наверху было свежо, но не холодно. В ночи, просвеченной множеством огней, реяли снежинки-одиночки. Молчаливо глыбились кремлевские башни, тяжко высилась гостиница-новодел, светился изнутри купол, увенчанный ездецом, нарезавшим змия, яко колбасу…

— Авада кедавра! — клекочущий визг огласил Манежную площадь, и радостный гомон перебился высокими нотами женского испуга.

Михаил Петрович сильно вздрогнул, сердце зачастило.

«Вещий сон⁈»

Он заторопился, толкаясь — люди всё подавались назад, расступаясь кругом, а посреди острова пустоты тянулась стрункой знакомая, кромешно-черная фигура. С резким верезгом расстегнулась «молния» — и сотни глоток и нежных горлышек исторгли стонущие вопли.

— Авада кедавра! — заголосила бесовка.

Гарин кинулся к ней, чуя подступающий холод и резкую боль в связках. Скрутить бомбистку! Сломать таймер, мигающий зловещими алыми цифрами. Уберечь… Спасти…

Сильнейший взрыв отбросил Михаила, терзая на лету, мешая с корчившимися телами ближних.

И бысть тьма.

Воскресенье, 2 января 2011 года. Утро

«Альфа»

Ново-Щелково, улица Колмогорова

Сам календарь смилостивился надо всеми советскими лодырями и гуляками — второе число нового года выпало на воскресенье. Ура-а…

Не нужно рано вставать, завидуя детям, дрыхнущим на законных основаниях, не нужно топать на работу…

Зевнув, я хорошенько потянулся, кряхтя от наслаждения, и вытянул руку, лапая постель рядом с собой. Наташи не было, лишь примятая подушка выдавала недавнее присутствие женщины, да в воздухе витал слабеющий шлейф духов.

Я вздохнул, решительно отбросил одеяло, и сел — мягкий ворс ковра приласкал босые ноги. Тишина какая…

Видать, девчонки мои — не вялые сони, как их любимый «попаданец»! Грозились вчера выбраться на природу, на лыжню — и встали-таки пораньше, нахлебались кофе, проснулись…

И Наташка, и Рита с Инной, и Юлька с Леей. Один я не готов спортивные подвиги совершать, утренний сон мне куда милей. Спасибо, хоть не разбудили. Шастали, небось, на цыпочках, шептались и хихикали…

Вывернув и накинув просторную футболку, я влез в смешные пижамные штаны с забавным принтом — снеговички, матрешки, елочки, снежинки… Подцепил тапки, вышел на галерею –просторный объем холла отозвался едва слышными эхо — и зашлепал по лестнице вниз.

«Говорят, под Новый год, что не пожелается, всё всегда произойдет, всё всегда сбывается!» — вертелось в голове.

Дезинформация, мягко говоря. Грубо выражаясь, обман.

Отмучаешься, не поспав в праздничную ночь, а наутро… Шампанское выпито, фейерверки давно растаяли дымом, и лишь пестрое конфетти усеивает пол, словно почившие мечты…

Как поет нежно любимая Агнета, дуэтом с нежно любимой Фридой:

Внизу мои философические печали резво сместились на волну старого брюзги.

«Ну, разумеется…» — подумал я, праведно негодуя. — Сборы — это же разгул стихии! Ералаш и бардак!'

В спальнях и гардеробных всё разбросано, раскидано в лучших традициях первозданного хаоса…

— А вот не буду ничего убирать! — мстительно вымолвил я, и прислушался. Тихонько шипела батарея, урчал холодильник… И что-то еще жужжало…

Тошку, как мы прозвали трудолюбивого робота-пылесоса с завода «Точмаш», я обнаружил в спальне у Инны — бедная машинка настойчиво, но тщетно штурмовала одёжный завал.

— Что, никак? — я поднял увесистого киберуборщика, и тот протестующе зажужжал, засучил короткими ножками. — Всё, Тоша, отмена!

Услыхав кодовое слово, роботёнок затих. Я вынес его в коридор и опустил на паркет. Тоша помигал индикаторами и, топоча лапками, как ежик, заспешил на подзарядку.

— Правильно! Мне тоже пора подкрепиться…