Герцогиня на службе у Короны (СИ) - Ширай Вера

Герцог вновь заверил меня, что в его отсутствие я буду в безопасности и ничего дурного произойти не должно.

После службы, как и было запланировано, король Людвиг принимал подданных в Большом Зале — светлом, просторном помещении с высокими арочными потолками, колоннами, обитыми мрамором, и тонкими балдахинами, скрывающими ниши с бюстами предков династии. Огромные двери были распахнуты, и потоки воздуха несли с собой запах свежесрезанных цветов, сменяя стойкий запах ладана.

Время после посещения храма, как и повелось, отводилось на официальное приветствие прибывших во двор гостей, приём просителей и обсуждение наболевших вопросов королевства. Это был час формальности, открытости и решения общественных дел, не требующих секретности.

Во второй половине дня жизнь во дворце меняла ритм: начинались охоты, игры, танцы, светские приёмы, поездки к озеру в расшитых гербами каретах. Двор наполнялся смехом, шелестом юбок и лёгким ароматом духов, растекающихся в коридорах за спинами прекрасных дам. Дворцовая жизнь всегда была насыщенной, но теперь, когда всем было известно, что король ищет себе невесту, гостей в замке стало чересчур много, чтобы позволить этой ярмарке амбиций идти своим чередом.

У придворных распорядителей всё было расписано по минутам — каждый шаг и вздох. И если Его Величество всё же утвердит мою кандидатуру на должность штатс-дамы, я, очевидно, тоже присоединюсь к этому хороводу: буду отвечать за чтения вслух, музыкальные вечера, уроки вышивания, танцы, корректное поведение и бесконечные мелочи, из которых, в сущности, и состоит женская жизнь при дворе.

Чем ближе наша небольшая процессия — герцог, я, Ариана и несколько слуг — приближалась к главному залу, тем труднее становилось пройти сквозь нарядную и оживлённую толпу. Коридоры заполнились людьми — жеманными поклонницами короля, их родителями, старшими сёстрами, братьями, слугами, и всё это — в нарядах, достойных коронации. Казалось, весь зал пульсировал напряжением и ожиданием, а каждый взгляд был направлен к трону — или тем, кто к нему приближался.

Я уже приготовилась остановиться у края зальной комнаты, как и полагалось — смешаться с толпой и ждать, пока меня вызовут или обозначат. Но в этот момент ладонь герцога, уверенно и спокойно, мягко подтолкнула меня вперёд. Он не сказал ни слова, просто настоял. И я подчинилась.

Несмотря на то что в прошлой жизни я уже была знакома с королём и не раз вела с ним откровенные, почти доверительные беседы, каждый раз, оказываясь перед ним, мне казалось, будто всё происходит впервые. Я испытывала странный, необъяснимый страх перед человеком, чья власть была по-настоящему безграничной.

Сейчас же… сейчас моё сердце билось с бешеным ритмом, а ноги казались слишком тяжелыми. Я едва не теряла равновесие от собственного волнения.

Рука герцога, которая все еще лежала на моей спине придавала мне легкое чувство уверенности, что я, вот так легко и просто, могу не ожидая обращения его Величества, взять и подойти к нему сама, без страха и волнения.

Его Величество король Людвиг Третий восседал на троне с такой невозмутимостью, находился в своей роли столь естественно, что даже без явных атрибутов власти можно было легко догадаться, что король именно он. По обе стороны от него стояли его ближайшие советники — молчаливые, внимательные, словно тени.

К нему приблизилась группа лордов, каждый из которых нес на себе символы статуса, у каждого на груди блестел значок члена совета. Среди них я сразу узнала лорда Хоммея — одного из самых неприятных людей, с кем мне доводилось иметь дело. Искушённый политик, игрок по натуре и не только в политике, он всегда казался мне опасным человеком, чей истинный характер, всегда был скрыт под маской обходительности.

Рядом с ним стояла его дочь, леди Мариана — безусловно, красива, грациозна и ослепительна, как картина, написанная уверенной рукой мастера. Но в её образе было нечто тревожное. Она выбрала для своего дебюта платье цвета, совершенно неподобающего юной девушке, впервые появляющейся при дворе. Вместо традиционных белых, кремовых или пастельных тонов, светлых оттенков, символизирующих чистоту и готовность к браку, она предстала перед нами в роскошном оранжевом наряде с явным жёлтым отливом, расшитом сверкающими драгоценностями в тон. Наряд был великолепен — но слишком откровенен в своём послании.

Цвет одежды — это своеобразный язык. И пусть мужчины редко осознают силу этой невербальной речи, а иногда и вовсе не знакомы с таким способом коммуникации, мы, женщины, читаем эти сигналы безошибочно.

Светлые оттенки — белый, бледно розовый и голубой— безопасны, одобряемы, предназначены для юных, незамужних девушек. Тёмные тона — удел замужних, зрелых дам. Глубокие зелёные или синие цвета говорят о мудрости, достоинстве, уверенности. Красный — смелость, страсть, заявка на власть и темперамент. Его, как и фиолетовый, носили те, кто хотел продемонстрировать богатство и силу рода. А вот жёлтый — это совсем другое.

Жёлтый, хоть и яркий, тёплый, жизнерадостный, нёс в себе опасную ноту. Он ассоциировался с предательством, обидой, вызовом. Его надевали женщины, желавшие привлечь внимание к своей боли, готовые сообщить миру о несправедливом поступке их мужа, или… своей обиде и ярости. Иногда сплетники и вовсе толковали его как сигнал о к мщению, готовности нанести ответный удар по дорогому супругу.

Леди Мариана явно не случайно выбрала этот оттенок. Да, времена изменились. Да, сейчас у девушек больше свободы в выборе нарядов. И многие бы списали этот поступок на неосведомлённость или юношеское стремление к эпатажу. Но я — нет. Я видела во всем этом другой сигнал.

Перед нами стояла стайка дам, будто нарочно выстроившихся в полукруг. Среди них я без труда узнала леди Лиззи и баронессу Кринс — обе недавно гостили в нашем замке. Они что-то живо обсуждали, склонив головы друг к другу, и то и дело бросали взгляды в нашу сторону. Мне и без того было ясно, кто стал темой их шепота. После свадьбы именно эти две дамы имели редкую привилегию увидеть мою новую жизнь изнутри. Теперь же они наверняка делились своими наблюдениями с остальными.

Леди Лиззи, как всегда безупречная, появилась перед нами в платье небесно-голубого шелка, так тонко сшитом, что ткань словно плыла по воздуху. Она подошла к своей подруге, леди Мариане, с лёгкой грацией, обняла её, и громко — чуть громче, чем требовали приличия, — восхитилась её смелостью:

— Ах, Мариана, какое смелое сочетание! Кто бы решился надеть желтый да ещё и с золотом — кроме тебя, разумеется. Женщины должны сами выбирать, что им носить, не правда ли?

К их кружку присоединились еще две дамы, и тут в зале стало ощутимо тише.

Герцог взял меня под руку и повел сквозь толпу, привлекая всеобщее внимание.

Феликс всегда притягивал взгляды, даже до того, как его имя стало звучать всё чаще на королевском совете. А теперь и вовсе каждое его появление в обществе воспринималось как событие. Он не носил ни колец ни печатей, ни даже цепей с гербом — только простое кожаное обмундирование, белая рубашка и черный плащ с серебряной застёжкой.

Кто-то мог бы назвать это демонстративной скромностью, кто-то — вызовом моде. Злые языки могли бы пускать слухи о бедности, так вероятно бы поступили с любым, кроме него. А среди дам это стало своего рода фетишем. Я слышала, как одна из них говорила:

— Видели? Он опять так просто одет. Это… дерзко. В самом лучшем смысле, ведь украшения не отвлекают внимание от тела.

Их шёпот не раздражал меня — сначала. Но стоило услышать за спиной сдавленный смешок и обрывок фразы «…если бы он не был женат…», как тонкая игла ревности вонзилась куда-то под рёбра. Я сжала руку мужа чуть сильнее.

Он обернулся, посмотрел на меня — спокойно, уверенно. Утвердительно кивнул.

Словно говорил: «Я здесь. Всё в порядке.»

Мы подошли ближе к трону. И в этом шуме тронного зала я слышала, как по мраморному полу гулко отдаются наши шаги — точно звук колокола, возвещающего начало чего-то нового. Феликс сделал шаг вперёд и склонил голову, не теряя осанки.