Товарищ «Чума» 11 - lanpirot

— Кровь — проводник души, — проскрипел он, — а личная вещь — якорь, чтобы приманить дух. Но сначала нужно активировать алтарь. Дай руку князь Перовский…

Я протянул ему руку, и он провёл лезвием по ладони, и тёмные капли упали на камень. — Еще твоя кровь усилит связь, — прошипел он, смешивая мою кровь с содержимым флаконов.

Отец Евлампий отступил к краю ротонды, чертя в воздухе кресты и шепча молитвы. Стены святилища поглотили шёпот священника, словно древние камни жадно впитывали любое проявление человеческой активности. Кровь на алтаре заструилась, как живая, переливаясь в лучах витражного света, и вдруг вспыхнула густым багровым пламенем.

— Услышьте, мертвые! — прохрипел дед, и его голос прозвучал странно — будто не только он его произнёс, а ещё кто-то, вторя его словам.

Пламя алтаря рванулось вверх, осветив своды храма чудовищными тенями, и вдруг резко наступила тишина. Огонь сначала опал, а затем и вовсе погас, но на его месте осталось дрожащее «марево», словно мерцающая пелена горячего воздуха, разделяющего миры — живых и мёртвых. Воздух сгустился, наполнившись запахом прелых листьев, мокрой земли и свежей крови, которой я основательно окропил алтарь.

И тут я услышал шорох. Почти неслышный. Как будто кто-то осторожно провёл пальцами по камню стены за моей спиной. Я резко обернулся. Из темноты между саркофагами медленно выползла чья-то неясная тень. Форма её была почти человеческой, но слишком угловатой, неестественной, будто кости под кожей ломались и срастались заново. Она двигалась прерывисто, рывками, как будто её тянули за невидимые нити.

— Кто ты?.. — вырвалось у меня, но дед резко сжал мою руку:

— Молчи!

Я резко заткнулся, а тень замерла. Потом её голова медленно повернулась ко мне, и в темноте засветились два бледных огонька. Как глаза.

— Ты звал мёртвых. Я тоже их зову… — прошелестело в воздухе.

Голос звучал так, будто раздавался из ржавой металлической бочки. Священник за спиной изумлённо ахнул, но дедуля погрозил ему своим сухоньким кулачком, и он замолчал. Дед выпустил мою руку и шагнул вперед, костяной нож подрагивал в его пальцах.

— Мы звали не тебя, Перевозчик!

Колючие мурашки побежали по моей спине: вот оказывается, кто это — вечно старый Харон, перевозчик душ на тот свет. А батюшка-то оказался прав в своих опасениях — на наш зов откликнулся совсем не тот, кого мы ожидали увидеть. Тень медленно качнулась, будто рассматривала нас.

— Меня не надо звать — я сам прихожу. Я не мог не воспользоваться случаем попасть в вашу вотчину. Что-то вы все — Перовские, не спешите уйти за Грань жизни, как-то подзадержалась ваша семейка на этом свете…

Тень расплылась в широкой ухмылке, и вдруг её контуры стали чёткими, словно кто-то прорисовал её углем на фоне полумрака. Перед нами стоял высокий, сгорбленный старик в лохмотьях, с шелудивой и покрытой гнойными язвами кожей. В его руках была длинное черное весло, кривенькое и неказистое — явно ручной работы, а за спиной — полуразвалившаяся лодка, будто вросшая в каменные плиты пола родового святилища.

— Лодка? — не выдержал я, усмехнулся я. — И где же твоя река, Харон?

Перевозчик тоже усмехнулся, и его крепкие, но отчего-то абсолютно серые зубы блеснули, как мокрые речные камешки.

— Река? Да она везде, юнец! Раскрой глаза пошире и обязательно её узришь.

Он стукнул веслом о камень, и вдруг пол под ногами стал влажным. Я посмотрел вниз — из щелей между плитами сочилась черная вода, явственно отдающая тиной и тухлятиной. Она медленно поднималась, уже скрывая наши ступни. Отец Евлампий заерзал, пытаясь отступить, но позади него тоже плескалась эта дурнопахнущая жижа.

— Чувствуете тяжёлый стоячий дух Стигийского болота[1]? — визгливо рассмеялся лодочник, шумно втянув носом воздух. — А я вот нет — принюхался за столько-то веков… или тысячелетий… не помню уже…

— Дед… — я шепотом позвал старика, но тот стоял неподвижно, не спуская глаз с Харона.

— Почему пришёл ты, а не Смерть?

— Слишком много работы у моего нынешнего Хозяина — смертные истребляют друг друга уже не сотнями и тысячами, а десятками и сотнями тысяч! — проскрипел Харон. — Продохнуть некогда! А души трёх настолько сильных ведьмаков так или иначе придётся перевозить в ад. Так почему бы не совместить приятное с полезным? И вот я здесь, у ваших ног… — Гнусаво напел он строчки какого-то смутно знакомого романса, после чего опять мерзко захихикал, брызжа слюной во все стороны.

— Ну что, Перовские, готовы отдать долги?

— Чего ты хочешь, Старый[2]? Какую плату? — резко спросил Вольга Богданович.

Перевозчик склонил голову набок, будто к чему-то прислушиваясь.

— Не торопись, мертвец. Я не за тобой пришел. — Его горящие глаза медленно переползли на меня. — Ведь это ты призывал мертвых… тебе и платить…

[1] В древнегреческой мифологии Стикс — это одновременно и река, и болото, и персонификация этих понятий. Стикс является одной из пяти рек подземного мира, через которую Харон перевозит души умерших в царство Аида.

[2] В греческой мифологии Харон изображается как старик, потому что он перевозчик душ умерших в царство Аида. Его вечная старость символизирует неизбежность смерти и переход из мира живых в мир мертвых. Харон не может умереть, так как он сам является частью загробного мира. Он даже родился стариком.

Глава 4

Я судорожно сглотнул, чувствуя, как по спине пробегает холодная волна. Что же хочет от меня получить этот безумный лодочник?

— Мне платить? — невозмутимо произнёс я. — Но я тебя не звал, Харон! С чего это ты решил потребовать с меня какую-то плату? Я не в твоей власти, Лодочник!

— Ритуал, — прошипел перевозчик, — это прежде всего зов… Зов мёртвых. А я — тот, кто всегда приходит за мертвыми душами. Тот, кто отвечает за их переправку в Мрачные чертоги! Даже, если призывают не меня — я всегда могу прийти, и проверить: всё ли соответствует законам, установленным богами.

— Языческие боги — суть бесы Лукавого! — не сдержался отец Евлампий и зашептал молитву.

Вольга Богданович резко вскинул руку, призывая священника к молчанию. Лодочник недовольно зыркнул на инквизитора, едва не испепелив его на месте своим горящим взглядом. Я чувствовал, что мерзкий старикан весьма напряжен, просто как натянутая тетива лука, готовая вот-вот сорваться. Батюшка резко замолчал, и лодочник