Кикимора и ее ёкай - Анна Зимина

Интересно.

Нет, с такой интересной чужачкой он по-своему разберется. А свидетели ни к чему.

И великий бог Омононуси вернулся в свои купальни. Естественно, вместе с болотной ведьмой.

Глава 8. Истинная сестрица

Ямауба качнулась, налила чарочку зеленого зелья, махнула в один глоток и кокетливо прикрыла оба рта ладошками. Она все же знала этикет и следовала ему.

Екаи быстренько свалили в темноту леса, прихватив с собой пьяных людишек. Хочется надеяться, что их вернут в целости и сохранности. Остался только Тузик. Он тоненько завыл на луну, грустя о своем сэмпае. Ну, о кикиморе, то есть.

Ямауба хмыкнула, закусила абсент суси с вакаме, занюхала хризантемой и сказала:

— Ничего не будет с твоей кики-мо-рой.

Бобик перестал выть, посмотрел на Ямаубу с надеждой в слезящихся глазках.

— Омононуси, — поганенько усмехнулась та, — до бабьей красоты больно охоч. Красивой девушки не пропустит никогда. А своих любовниц он никогда не наказывает.

Каукегэн воспрял духом.

— Не наказывает, но и не отпускает. Гарем у него есть в вечных купальнях. Там болотная ведьма будет жить до скончания времен.

Ямауба с удовлетворением посмотрела на несчастного каукегэна и, наигрывая на сямисене фривольный мотивчик, пошла в дом. Настроение у нее было прекрасное.

— Помоги, ямауба, — взмолился Тузик, но горная ведьма цыкнула на него двумя языками.

— У меня еще атама не протекла, чтобы с верховным богом ради чужачки спорить. Да и неохота.

И она зашла в свою избу, сыграв на сямисене заключительные аккорды, и захлопнула покосившуюся дверь. На крыльцо полетели пучки мха. Ямауба все же была родной сестрицей нашей отечественной бабе Яге и по вредности характера вряд ли отставала.

А каукегэн, борясь с сильным желанием нагадить Ямаубе на порог, побрел по тоненькой ниточке клятвы, которая навеки связала японского духа мора и одну русскую кикимору.

Глава 9. Мусик

Кикимору развезло после переноса прямо-таки в стельку. В дрова. Она практически упала на священное божество, но вовремя умудрилась повиснуть у него на шее. Омононуси хмыкнул и попытался мягко отцепить от себя ручки болотной ведьмы.

Дохлый номер.

Кикимора уже очень давно была одинока. Мужчины, которые ее окружали, были или не по рангу, или не по сердцу. С водяными романов не получалось — слишком уж они хладнокровные, болотные огни для них чересчур жарки. Но зато с ними крепкая дружба всегда удавалась. Лешаки вообще в качестве кавалеров не рассматриваются. О чем с ним разговаривать? Про то, хорош ли птичий помет для молодых побегов? Или о сортах древесного мха и лишайника? Нет, ребята они отличные, но малость, как бы это сказать, на одной теме подвисли. Кто там еще остается? Великий Золотой Полоз? Подкатывал как-то к кикиморе, даже роман случился, но кончился плохо. Непостоянный он, Полоз этот, с полуденницей шашни закрутил, чмо теплолюбивое, и долго кикимора потом переживала. А потом так вообще врагом смертным стал. А уж сколько с Ягушей было слов недобрых про него сказано, сколько порч и проклятий наведено, сколько выпито и выплакано — вообще не счесть! Правда, порчи и проклятия Великому Полозу до одного места, слишком уж шкурка у него, у гада, скользкая.

Лез потом к кикиморе, прощения вымаливал — все болота тогда змеями и золотом кишмя кишели. Но кикимора предателя не простила.

Потом, спустя лет десяточка два, полюбила кикимора полукровку — наполовину человека, наполовину водяного, да не проклятого, а природного. Любит мать Мокошь подшутить! И тут сошлись кикимора с полукровкой таким ладком да рядком, что лучшего и пожелать нельзя. Детишек нарожали, домик в самом живописном месте благовещенских болот отстроили понемногу, садик разбили, делянку с мухоморами развели. Каждый день с ним кикимора счастлива была, каждый день ходила на древнее капище и приносила подношения Мокоши за великий дар, за мужа любимого, за деток.

Только недолог век полукровки, особенно такого, который Золотым Полозом, ревнивцем и собственником, был проклят. Как ни старались ни Ягуша, ни кикимора, ни водницы, ни лешаки — никто лекарство от смерти и старости не нашел.

На кикимору тогда смотреть было страшно.

Почернела, осунулась, бродила день и ночь по болотам, манила путников болотными огнями. Как-то раз даже поймала одного — охотника молодого. От злости хотела его утащить к водяницам, утопить, да увидела испуганные глаза человека, подумала о том, что его дома может жена ждать, которая так же любит, как она любила — и пощадила. Отпустила, из болот выбраться помогла. Даже в сумеречной душе ее не было места жестокости.

Потихоньку отправилась, но не до конца. Уж две сотенки годков минуло, а к себе кикимора никого с тех пор не подпускала. «Хватит, отлюбила», — говорила она Ягуше, когда та сводничать принималась.

Отвыкла кикимора от мужской ласки, потому и вцепилась в крепкую шею верховного бога клещами.

— Давай потанцуем, красавчик, — мурлыкнула она ему куда-то в подмышку.

Омононуси смирился, перестал отрывать ее руки от своей шеи и осторожно обхватил ее за талию.

— Настоящий мужчина! — восхитилась кикимора и подняла голову, всмотрелась в его лицо.

— Тебя как зовут, красавчик? А то я с незнакомыми не целуюсь, а целоваться сегодня почему-то страсть как хочется!

— Я — Омононуси, один из верховных богов порядка, — значительно сказал он, надеясь, что это произведет на болотную ведьму впечатление и она начнет вести себя сообразно его статусу и положению.

— О, Омо-муся. Мусик, так, да? Будем знакомы, я Марьяна, но ты можешь называть меня Марочкой. Мусик, ну, раз знакомы, теперь целуй!

С этими словами кикимора запрокинула голову, закрыла глаза и вытянула губы для поцелуя. Потянулись секунды.

— Муся, дама хочет целоваться! Куда ты делся, Муся? — капризно спросила кикимора, не ощутив крепкого мужского поцелуя, и открыла глаза.

Разъяренный Омононуси смотрел на кикимору змеиными глазами с вертикальным зрачком. Змеиной, собственно, мордой, потому что от злости и шока опять наполовину трансформировался.

— Муси-и-и-ик, ты такой красивый! Так тебе намного лучше! — восхитилась пьяненькая кикимора, ничуть не впечатлившись боевой формой верховного божества, и аккуратно указательным пальчиком погладила крошечный змеиный нос.

— Был у меня… Ик… Один подлюка-змеюка, но ты, Муся, лучше! — убежденно продолжила она, поглаживая уже где-то в районе уха.

— Мое имя Омононуси! — повторил бог, но уже немного спокойнее. Прикосновения болотной ведьмы были приятными.

— О-мо-муся! Красивое!

«Сумасшедший екай!» — думал Омононуси, совсем не понимая, что ему со всем этим теперь делать.

Зато кикимора вполне себе все понимала.

— Ну, если не хочешь целоваться, тогда я пошла, — заявила она. И правда пошла. Шага ни три. Прилегла