Вперед в прошлое 4 - Денис Ратманов

забрать. Та ни в какую. Мать давай прощения просить, оправдываться. Черт те что.

До меня дошло: это внушение! Я-взрослый говорил ей, чтобы она любила дочь больше мужиков.

— А что-то конкретное она сказала? Можешь слово в слово передать?

— Просила ее вернуться, обещала, что ноги любовника в доме не будет.

— Хммм…

— Что? — вытянул шею Илья.

Нет, про внушение ничего говорить не буду, это совсем сказки. Да и не факт, что я тоже так могу. Скорее всего — не могу.

— Странно…

Илья кивнул.

— Вот и я о том же. Как будто эти к ней пришли… Ну, которые следят, чтобы в семье детей не обижали.

— Органы опеки, — воспользовался я своими-чужими знаниями. — Пришли, нагнули. Пригрозили лишением родительских прав.

— Да, так логично и не странно.

Я решил поделиться еще кое-чем:

— Перед отъездом на рынке пацана чуть не прибили. Я его отбил и припер сюда, в ДОТе поселил. Хрен знает, что с ним теперь делать… Впрочем, разберусь. Придумаю что-нибудь. Пацан реально хороший.

— Познакомишь? — Илья как-то даже обрадовался, интересно, почему?

Задумавшись, я обратился к опыту себя-взрослого и понял: Илья страдал от того, что я стал отдаляться, а теперь, как в старые добрые времена, прибежал в первую очередь к нему, и он снова обрел друга. И пацан воспринимается не как бедный сиротка, а как будущий боевой товарищ.

— Он мелкий, ему одиннадцать лет. Но смышленый. И у него ожог на пол-лица, как у Крюгера. За это его гоняют. Но под очками и челкой не видно и не страшно.

— В общем, зови малого в клан. Пока в подвале поживет.

— Так там туалета нет.

— В поле будет ходить. Главное — крыша над головой есть, а мы поддержим его. Так что, репетировать пойдешь?

— Ща только деда наберу, — вспомнил я. — Как все это уместить в голове?

Дед не ответил. Выходные закончились, он получил партию товара и стоит возле метро Перово. А двадцать третьего он садится на поезд и едет к нам, потому что, пока неразбериха с деньгами, лучше просто залечь на дно…

Или это все бред, ложные воспоминания? То есть я сам себе все придумал, никакой реформы не будет, как и ядерной войны. Впрочем, скоро проверю. А деньги все равно лучше перевести в доллары и расчет производить в них. У меня только кофе на пятьсот баксов, ё-мое!

Думая об этом, я набрал бабушку, и она ответила:

— Привет, Паша. Спасибо за халат, отлично подошел! Алексей отремонтировал машину и даже завел! Представляешь?

— Здорово, — проговорил я, пытаясь схватить разлетевшиеся мысли: о том, что надо за руль, купить права, расплатиться с Канальей, но единственное, что пришло на ум, это слова про халат: — Наташка выбирала.

— Ты ж приедешь завтра?

— Э-э-э…

Проверить машину, собрать остатки абрикосов, отвезти за вокзал…

— Впрочем, отдыхай. Ты не особо и нужен. Абрикосов осталось на день-два, ананасные так отошли.

— От Наташи и Бори привет. Постараюсь завтра быть.

Я повесил трубку. Я ж ее совсем не знаю! Только помню, и то не я помню, а тот, что жил во мне, Павел Романович.

Глядя на меня, Илья сказал:

— А я бы так хотел. Раз — и ты много чего знаешь. Ты один во всем мире! Во тебе подфартило! Ты хоть понимаешь, какой ты крутой?

Похоже, он окончательно мне поверил.

Мы спустились по лестнице, молча вышли из подъезда и направились в тот, где находился подвал.

— Армян больше не приезжал? — спросил я просто так, точнее, задал риторический вопрос.

— Не.

Илья отпер дверь.

В прошлой моей жизни не было этого подвала. Для меня слово «подвал» ассоциировалось с дном жизни, где собираются такие, как Руся, бухают, нюхают клей, ширяются. А тут у нас прям хорошо! Атмосфера домашняя, вместо матов — матрасы…

Вообще можно в школе у физрука парочку таких купить, он их спишет, типа порвались. Там их целая куча, а нам и плохонькие сойдут. А вот груша, которую принес Рамиль, на ней мы отрабатывали удары. Ну, тело, что ты умеешь?

Я встал в боксерскую стойку и спросил:

— Так?

Илья обошел меня, придирчиво осмотрел, кивнул и протянул перчатки. Я надевал их в первый раз, но руки сами знали, что делать. Как это называется? Мышечная память, вот. Теперь вспомнить бы, как правильно бить. Я попрыгал, поприседал, помахал руками перед собой, будто танцуя танец, пробуждающий мышечную память. Ударил.

Шмяк!

— Не годится, — покачал головой Илья, — как баба.

Я закрыл глаза, попытался отключить мозг и обратился к памяти себя взрослого. Не разлепляя век, нанес серию ударов. Вот теперь, похоже, правильно: не шмяк, а бум, бум, бум! Увлекшись, я чуть крутнулся и ударил грушу ногой.

Это называется лоукик.

— Е-е-е! — подбодрил меня Илья. — Хорошо пошло!

Еще ногой. Кулаками. Лоу! Прямой, прямой, боковой! Апперкот! Прямой! Прямой! Лоу!

Открыв глаза, я продолжил в исступлении колотить грушу, испытывая доселе неведомый кайф — как отзывается послушное тело, как проходят крутые комбинации! У меня! Который ненавидел физру! Я крутой! Я могу виртуозно бить! На! На! И еще вот!

Дыхание сбилось, пот застилал глаза, а я не мог остановиться. Отлупив грушу, упал, отжался, кувыркнулся через левое плечо, вскочил, серией ударов нокаутировал невидимого противника, пусть это будет Костаки, и поставил ногу на его воображаемую тушу.

Но этого мне показалось мало, и я, как в реслинге, разбежался и приземлился на тушу двумя ногами.

— Неплохо, — оценил Илья. — Выходит, можешь?

Адреналин так и пер, так и клокотал в крови, я пронесся по подвалу, молотя себя в грудь и вопя:

— Я все могу, е-е-е! Я всемогу-у-ущий!

Набегавшись, я завалился на матрасы, раскинув руки и радостно глядя на друга.

— Говорю ж, подфартило тебе.

— Да! — Я наконец улыбнулся от уха до уха.

Адреналин поутих, я закрыл глаза, слушая пульсирующее в ушах сердце. Еще в мае я такого не испытывал — чтобы перло просто от какой-то глупости. Опыт меня-взрослого словно сорвал заглушку в моем мозгу, и я понял, что не надо оглядываться и ждать подвоха, и бояться никого не надо, потому что все такие же, как и я, в том числе взрослые.

И вообще, надо дышать полной грудью, пока не шарахнуло. В памяти всплыли цифры на