Спасти СССР. Реализация - Валерий Петрович Большаков

а Ясиных близняшек, Егорку и Глеба, нередко оставляли ночевать. Только прежде разобраться надо, кому это — «нам», с кем, вообще, сродниться собираюсь — до заветного «мы»…

…На переменке, выждав удобный момент, я подошел к Кузе.

— Наташ, можно тебя?

— Меня? — сладко улыбнулась девушка. — Тебе — можно.

— Ну, Ната-аш… Я серьезно!

Кузенкова провела пальцами по губам, словно выключая улыбку. Лишь лукавые огонечки не гасли под ресницами.

— Помнишь, у нас как-то был разговор, — начал я издалека, — про всякие секреты, про мой план…

— … И ты, наконец, решился мне его открыть? — уловив огорчение во взгляде напротив, Кузя торопливо исправилась: — Молчу-молчу-молчу…

— Всё действительно серьёзно, — понизил я голос. — Понимаешь… Тогда, в лагере, мне удалось помочь тебе потому, что я и сам как бы на учете, даже сотрудничаю с комитетчиками, хоть и поневоле…

Что именно сейчас пришло в голову девушке, не знаю, но она построжела и даже подтянулась.

— За тобою следят? — спросила негромко.

— Честно? Не знаю. Раньше — да, присматривали. А один раз я даже чуть не попался, когда письмо бросал в почтовый ящик… Понимаешь?

Светло-карие глаза глянули на меня в упор.

— Ты хочешь, чтобы я отправила письмо вместо тебя?

— Да! — выдохнул я. — Наташ… Правда, это очень важно, и я…

Величавым жестом Кузя остановила меня.

— Давай письмо.

Оглянувшись, я суетливо переложил в ее портфель пакет, обернутый газетой, и вытолкнул:

— Лучше не оставлять на нем отпечатков…

— У меня есть хирургические перчатки, — деловито кивнула Наташа, щелкая замочком, и удалилась с умиротворенной улыбкой на устах.

Вторник, 27 февраля. День

Ленинград, Смольный проезд

Вчера вечером я ждал звонка от Кузи, но так и не дождался. А с утра не было никакой возможности для тет-а-тет — суетливый школьный народец то вокруг меня толокся, то Наташу вовлекал в свои разброды и шатания. Кивнула хотя бы, словечко бы обронила… Так нет же! Эта вредная девчонка лишь улыбалась мне — приветливо, чуть томно, а то и вовсе сладко, как будто повышая градус близости.

Я весь извелся, пока на переменке не зажал Кузю на площадке между вторым и третьим этажами. Заметив, что во мне догорает последний нерв, она проворковала, ласково поспешая:

— Бросила, бросила. Честное комсомольское!

— Спасибо, — выдохнул я бурчливо, но и облегченно.

— А поцеловать? — блеснула глазами девушка.

Я сглотнул всухую. Мысли в голове, трусливые и весьма далекие от платонических, сбивались в амока комок.

«А если увидят? Учителя — ладно. Но вдруг — Тома? Или Афанасьева?..»

Я дождался, пока одичалая мелкота слетит по лестнице, и пришатнулся к Кузе. Она подалась навстречу. Я коснулся ее вздрогнувших губ, тут же сминая их крепким поцелуем — школьное шумство отошло на второй, на третий план…

Девушка приникла на долгие секунды, и неохотно отстранилась.

— Обращайтесь! — мило улыбнулась она.

* * *

После уроков, словно извиняясь за мимолетную «измену», я проводил до метро Мелкую. Тома болтала всю дорогу, выкладывая новости о себе, о Софье и ее женихе — как Ганшин ловко и точно разрезал торт («Опыт есть! Он же хирург!»), как невеста состряпала жаркое под чутким Томиным руководством («У нее получилось! Ну, почти… Ничего, научится еще!»), а Жозефина Ивановна прислала настоящее мумиё — и холщовый мешочек, набитый невиданными сухофруктами («Компот сварили — просто о-бал-ден-ный!»).

На станцию «Технологический институт» мы спустились вместе, как в той песне. «Дан приказ: ему на запад, ей в другую сторону…» Помахав Томочке, я заскочил в вагон с другого края перрона.

Соображая, где мне лучше пересесть на автобус, лицемерно вздохнул: по первому зову — пред светлы очи товарища Колякина, моего личного пиарщика…

…Забавно, что обком комсомола расположили не в самом Смольном, а рядом, в Воскресенском соборе, хоть и связав внутренними переходами. Кабинет же первому секретарю и вовсе выделили в часовне, прямо под крестом.

Хмыкая, я постучался в высокую дверь, и вошел.

— Здрасьте, Александр Николаевич! Вызывали?

— Звал! — хохотнул Колякин, резво выбираясь из-за стола. — Приветствую, Андрей!

Мы пожали друг другу руки, и я тонко улыбнулся, кивая на сводчатый потолок:

— Ну, и как вам тут?

— Как у Христа за пазухой! — рассмеялся первый секретарь и подбоченился. — Ну, что, «Победитель невозможного»? Продолжим? Согласитесь, что статья в «Комсомолке» вышла на диво, без пустой похвальбы, но с интересными подробностями!

— Пожалуй, — кивнул я. — Конечно, в жар меня бросало, но неловкости за авторов точно не испытывал — писали люди знающие.

— Именно! — тряхнул головой Александр Николаевич. — Кстати, небольшая заметка должна скоро появиться в журнале «Смена». Главное, что ваше фото будет — цветное, на всю обложку!

Смущение едва не одолело меня, но я справился, натужно вытолкнув:

— Ну, хоть не в «Советском экране»!

— Как знать! — коварно ухмыльнулся Колякин. — Я вас, Андрей, не просто так звал… Завтра надо будет познакомиться с одним интересным человеком. Мы-то с вами его знаем, а вот он нас — как бы не очень…

— И как зовут этого интересного человека? — прищурился я с подозрением.

— Сергей Петрович… — сказал персек обычным голосом, и закончил с придыханием: — Капица!

— Из «Очевидного-невероятного»? — уточнил я недоверчиво. — Вы что, и по телевизору меня показывать хотите?

— Родина должна знать своих героев! — закудахтал Александр Николаевич в тихом восторге. — Смотрите, Андрей… Капица сегодня приехал в Ленинград, специально, чтобы встретиться с вами. Я, правда, предлагал иную схему — не он к нам, а вы к нему, в Москву, но Сергей Петрович — человек старой закалки… Завтра он ждет вас после обеда, ровно в два часа — «Лентелерадио» предоставит свою студию! Видите, как все хорошо складывается?

Вторник, 27 февраля. День

Ленинград, улица Чапыгина

— Добрый день!

И этот голос, и сама интонация были мне хорошо знакомы — который уж год подряд я каждую неделю смотрел передачу об «открытиях чудных» и «друзьях парадоксов».

Срамное будущее удалило науку из прямого эфира, заполняя прайм-тайм пошлыми шоу, и люди радостно угадывали буквы, как будто не догадываясь о том, что «Поле чудес», вообще-то, располагалось в Стране Дураков…

А мне частенько не хватало взволнованных растрёп-очкариков, что вещали с экрана напрямую, рассказывая о подлинных чудесах, которые они являли в лабораториях «Курчатовки»