Перелетная птица-3 - Сергей Юрьевич Ежов

вышел ректор Института Космических Исследований Николай Иванович Кузнецов и обратился к Александру и Агате:

— Ваши сиятельства, я и мои друзья в свободное время любим музицировать. Когда нам сообщили, что вы согласились провести у нас пресс-конференцию, тут же возникла идея попросить вас исполнить нам песню, которая может стать гимном нашего института. Ведь вы подарили гимн морякам-балтийцам и черноморцам, а отдельно одарили экипаж парохода «Царь». Может, и нам вы сделаете такой подарок?

— Хорошо. — вставая сказала Агата — Но как быть с аккомпанементом?

— Музыканты уже ждут. — ректор сделал знак рукой, на сцену вышла группа людей с музыкальными инструментами и встали полукругом.

— Но позвольте! Вы же не знаете нот! — удивилась Агата

— В этом и заключается наш сюрприз, ваши сиятельства. Мы подхватим любую вашу мелодию. Мы изучили вашу творческую манеру и готовы рискнуть.

— Нет, нет и нет. — решительно сказала Агата — Зрители немного подождут. Думаю, им будет крайне интересно поприсутствовать на таком эксперименте.

Она подошла к учёным-музыкантам и вполголоса заговорила с ними. Спустя всего несколько минут они подняли свои инструменты и отыграли мелодию запева и припева.

— Великолепно! — решила Агата и повернулась к Александру — Алекс, перестань изображать доисторического плющера, выходи к микрофону. Надеюсь, тебе не нужно говорить название песни, которую мы нынче исполним?

— Слушаю и повинуюсь моя повелительница! — улыбнулся Александр

Он встал и подошел к микрофонам, что заранее были установлены посредине сцены. Агата встала рядом и нежно взяла его за руку, а лучи софитов скрестились на них. Отзвучал вступительный проигрыш, и зазвучал дуэт:

Светит незнакомая звезда,

Снова мы оторваны от дома.

Снова между нами города,

Взлётные огни аэродромов.

Здесь у нас туманы и дожди,

Здесь у нас холодные рассветы.

Здесь на неизведанном пути

Ждут замысловатые сюжеты.

Надежда — мой компас земной,

А удача — награда за смелость.

А песни довольно одной,

Чтоб только о доме в ней пелось.

Только теперь до Александра дошло, что эта песня как нельзя лучше подойдёт в качестве гимна Института Космических Исследований. Уже в первом стихе[1] говорится о незнакомой звезде. Значит песня о неведомой звёздной системе? Дай-то бог нашим потомкам добраться туда, а мы здесь и сейчас постараемся создать фундамент для исполнения мечты.

Припев в зале стали подпевать уже после второго куплета — вдруг стало понятно, что песня зашла, сразу стала своей.

Песню пришлось исполнять на бис — зал встал и просто потребовал повторения. Что же, надо так надо, и Павичи спели ещё раз, на этот раз с поддержкой всего зала. Особенно усердствовала галёрка — молодые, горячие, жадные до знаний и работы мужчины нашли песню, которая станет путеводной на всю их долгую трудовую и творческую жизнь.

И забыть по-прежнему нельзя

Всё, что мы когда-то не допели.

Милые, усталые глаза,

Синие московские метели.

Снова между нами города,

Жизнь нас разлучает, как и прежде.

В небе незнакомая звезда

Светит словно памятник надежде.[2]

* * *

Спустя каких то три дня, преодолев границы государств, фронты и морскую блокаду, газеты с сенсационным интервью были доставлены в рабочий кабинет особняка, стоящего посреди небольшого, но отлично ухоженного парка в центре Брайтона. Хозяин кабинета спросил секретаря, принесшего стопку газет:

— Джером, отчего мы так старательно отводите глаза от этих жёлтых листков, всё так плохо?

— Откровенно скажу, сэр, могло быть хотя бы чуточку лучше.

— Вот как? В таком случае дать мне три четверти часа и никого ко мне не пускать, даже если сюда придёт сам король.

— Как прикажете, сэр.

Секретарь вышел, тщательно закрыл не только дверь в кабинет, но и дверь в тамбур, что обеспечивает звукоизоляцию помещения на случай важнейших переговоров. Только тогда его губы тронула злорадная улыбка, и он прошептал:

— В кои-то веки о тебе написали правду, да такую, что она просто пришпилит тебя к потолку! И поделом!

Впрочем, он занял место за своей конторкой и тут же напустил на себя вид озабоченный и деловой. А хозяин кабинета принялся за газеты, читая одну за другой. Уже на первой — «Вашингтон пост», его скрутило в судороге злобы. «Берлинер моргенпост» вогнала цвет его лица в свекольный оттенок, а добила «Токио симбун».

— Это я «пошлейший самозванец и фальшивый Мальборо»? Я??? — сведёнными губами проскрипел он.

Уж чего Уинстон Черчилль не терпел, так это намёков на второсортность своего дворянства и отсутствие титула. Да, он член палаты лордов, но, что называется, заднескамеечник. Всю жизнь он тащил службу и зубами грыз конкурентов в надежде получить вожделенный титул, но тщетно. А тут мерзкая представительница старинной аристократии… Да как она посмела не сдохнуть до сих пор?… С размаху тыкает его носом в прямое и недвусмысленное доказательства его неполноценности! Да, у него была идея протолкнуть через палату лордов решение о начале расследования изменнической деятельности графини Адамсон. Лишения титула он и не собирался инициировать, поскольку и за худшие преступления такого не делали. А вот конфисковать имение — это да. Уинстон знал, что графиня Адамсон очень дорожит своим поместьем, вот пусть и помучится. Но теперь нельзя. Во-первых, потому что подлые враги и завистники в палате лордов даже не допустят этот вопрос до рассмотрения в качестве пункта повестки дня. А могут поступить ещё хуже: поднимут газетную шумиху вплоть до публикации этой трижды проклятой пресс-конференции.

— Проклятая змея! Я всё равно доберусь до ваших шкур и крепко их попорчу! — прохрипел он кривя синеющие губы.

Голову сдавил раскалённый обруч, в глаза будто бы насыпали крупного песка.

— Чёрт, как не вовремя! — и последним усилием политик дотянулся до кнопки селектора с ненавистным клеймом «Полярной звезды» — Джером, позовите врача, мне дурно! — слабым голосом сказал он.

Домашний врач прибежал через минуту — его покои располагаются неподалёку, да и секретарь заранее предупредил, что услуги эскулапа могут понадобиться очень скоро. Так что спустя короткое время сэр Уинстон Черчилль занял место на специально для такого случая купленной кровати. В вены вошли иглы шприцов с лекарствами, потом иглы капельниц, и через полчаса врач повернулся к секретарю, стоящему над плечом:

— Приступ мы купировали, думаю, теперь всё будет в порядке.

— Надолго ли это?

— Как минимум две недели.

К вечеру больной открыл глаза, и найдя взглядом как раз в этот момент зашедшего секретаря, проговорил слабым голосом:

— Джером, немедленно позовите ко мне