Шрам времени - Алекс Крэйтон

смотрит на жизнь, которая могла быть его, если бы он когда-то сделал хоть один правильный шаг.

— А тут… — она перевернула страницу, — мы поехали на озеро. Ты тогда впервые смеялся…По секрету мне признался потом, что по настоящему сумел впервые расслабиться и перестать думать о прошлом.

Он не знал, что ответить.

Слова были лишними.

Он смотрел на фотографии, и в груди что-то тихо ломалось — не от жалости к себе, а от того, что чужой мужчина прожил эти годы, эту любовь, эту семью, а он в это время был просто— вором. Без чести и достоинства.

А теперь его место занято им.

— Лида… — начал он осторожно. — Я… могу не всё вспомнить.

Она положила ладонь на его руку:

— Ничего. Я помогу. Мы всё вспомним вместе.

И улыбнулась так тепло, что Герман впервые за последние дни отвернулся — чтобы не выдать себя выражением глаз какие впервые увлажнились от нахлынувших неведомых ему ранее чувств.

Они долго сидели в комнате. Она показывала его письма с фронта, делилась историями — о том, как они переживали голодный 47-й, как вместе чинили крышу после бури, как он когда-то подарил ей металлическую брошь, выточенную на фрезерном станке— и это был самый ценный подарок в её жизни.

Он слушал, кивал, иногда задавал осторожные вопросы.

Она отвечала — простыми, домашними фразами, будто и правда рядом сидел её муж.

Ближе к ночи она предложила:

— Ложись спать. Утром — в управление. Тебя ждут. Дела ведь твои.

Она чуть смутилась, а потом добавила:

— Я постелю на диване. Тебе нужно отдыхать.

Герман только кивнул.

Он лежал, глядя в потолок.

Тишина была пугающей. Итак, что получается? Этот майор Кондратьев работал в милиции, возможно даже в Москве, а оттуда был видимо переведён в этот город для наведения так сказать порядка. Получается, что он всё это время жил в Москве, а жена навещала его там? Или он к ней приезжал? Потом он уехал на курсы повышения квалификации и пропал…и вот в 1952 он должен типа появиться и на него совершают типа нападение… Бред какой-то! Если его направили сюда, то почему его жена не была до последнего в курсе и самое главное, где настоящий Кондратьев пропадал всё это время? Вопросов было больше чем ответов, но сейчас его волновало другое: он впервые отчётливо понял, что стал тенью другого человека.

И теперь должен жить его жизнью.

***

Здание милиции было — старое, с массивными деревянными дверями, и высокой лестницей. У входа покачивались два фонаря. Во дворе — несколько “Москвичей-400”, одна “Победа” и пара мотоциклов “ИЖ-350”.

Внутри пахло табаком, мокрыми шапками и чернилами.

Капитан Греков встретил его у входа, как родного:

— Товарищ майор! Прошу! Вас уже весь отдел ждёт!

И повёл его в кабинет.

Кабинет Кондратьева оказался просторным: массивный стол, зелёное сукно, печатная машинка “Континенталь”, над столом — карта области с красными флажками.

На столе лежала папка.

Толстая. Серого цвета.

Греков постучал по ней пальцем:

— Здесь оперативные сводки. Вот из последних по старой линии — бандитизм. Грабёж на железной дороге. Неудавшийся. Жертва выжила.

Герман замер.

Жертва выжила.

Греков продолжал:

— Поезд скорый, Москва — Владивосток. Пострадавшего выбросили из поезда, потом, кто-то дёрнул “стоп-кран", свидетели говорят из поезда выскочили какие-то люди, подбежали к лежащему в сугробе мужчине, что-то у него забрали и быстро проскочив под вагонами растворились в темноте.

Герман почувствовал, как холодный пот выступает на спине.

Очень уж это дело напоминало ему о

его преступление, только теперь — в другом времени.

— Так что Николай Семёныч принимайте это дело. Нам всем не терпится услышать вашу версию. Герман осторожно раскрыл папку. Внутри — протоколы, схемы, показания.Слова, которые он знал слишком хорошо. Он поднял глаза:

— Понадобится… время. Чтобы вникнуть.

— Конечно, — кивнул Греков. — Но я скажу честно: область считает вас лучшим сыщиком. Политотдел ждёт результатов. И Москва тоже.

Он вздохнул. Он должен сыграть эту роль до конца раз уж оказался здесь, бежать отсюда ему всё равно было некуда.

Ему предстояло вжиться теперь в роль сыщика.

Стать Кондратьевым.

И раскрыть дело...

Греков отчётливо, по-деловому поставил точку:

— Добро пожаловать обратно, товарищ майор. И Герман понял: началась его чужая жизнь.

Глава 5

Глава 5. След на снегу

Герман вышел из управления, будто ступал на сцену. На нём была новая утеплённая синяя шинель, отливающие позолотой погоны, с большой пятиконечной звездой по центру, красные нашивки на петлицах, кожаная портупея с кобурой, в какой лежал тяжёлый военный “ТТ", на голове барашковая шапка-ушанка, а на ногах утеплённые чёрного цвета ботинки. Для человека ни дня не служившего в армии форма выглядела карикатурной, а для вора вообще несмываемым позором, но он сейчас был не в своём времени, поэтому уличить его в нарушение блатных правил было решительно некому. Ему до смешного хотелось поправить воротник шинели “по-ментовски” — он видел так в старом фильме с Комиссаровым, который крутился по телевизору перед самым Новым годом, в семьдесят пятом. Там капитан поднимал воротник и медленно шёл вдоль улицы, будто знал всё заранее. Герман попробовал повторить — воротник тут же встал колом, царапая щёку.

“Ладно… Буду просто идти”, — подумал он и поджал губы.

Снег скрипел под ботинками — тяжёлыми, чужими. Шаги отдавались в груди, будто он шёл в такт собственному страху.

Первое дело…

Ну давай, Шрам, не облажайся.

Он оглядел станцию. Вроде всё как в кино: милиционер у входа, проводница с красным носом, дежурный из мегафона на столбе бубнит себе под нос, что-то про перегон поезда. Только вот кино никогда не пахло угольным дымом, мышиным смрадом из складов и кислым потом, который шёл от людей, пока те стояли в очередях за покупкой горячей воды

какую продавали в специально обустроенной будке, называемой “кубовая”, где можно было получить кипяток и холодную воду, так как титаны для кипячения воды в поездах начали появляться недавно и были ещё не везде.

Герман подошёл к месту происшествия. На снегу — затоптанные следы, вперемешку с окурками. Он наклонился, взял один двумя пальцами, покрутил, понюхал.

“Беломор”. Старый, крепкий.

В