Вернись и начни сначала - Марина Медведева

крыльях. При этом я ощущала каждое мгновение, каждую частицу времени, подаренного Машиной. Времени, которое я проводила с сыном. Всякий раз, когда обнимала Димку, смотрела в добрые, лучистые глаза моего сыночка, не могла поверить, что так будет всегда. Страх потери еще жил во мне, затаился глубоко в сердце, будто хищник готовый к прыжку, и я понимала, как ценно то, что у меня есть.

Я так и не рассказала сыну о Машине и о своей жизни на Конечной. О том, что я – не его настоящая мать. Каждый день я откладывала этот разговор, но все же не решилась. Страх, который всю жизнь был при мне, никуда не исчез. Я смогла убить человека, но так и не сумела преодолеть свою трусость и признаться в самом главном. Боялась, что Димка отвергнет меня, когда узнает, что я – невольная причина «пропажи» его матери. Не хотела потерять его снова, как своего Димку в той, прошлой жизни.

Мать с отцом часто посещали наш дом и сперва я держалась настороженно, с опаской, словно ждала подвоха. Искала в глазах и словах мамы осуждение и критику. И не находила. Не знаю, что случилось в этой реальности, но она впервые относилась ко мне, как к дочери.

День за днем я отвозила Димку в школу, ехала в клинику, улыбалась Жасмин, слушала пациентов, а потом возвращалась домой, к сыну. Каждый день был похож на предыдущий, но меня это не тревожило. Так и должно быть. И это хорошо, правильно.

Об Иване старалась не вспоминать. Поначалу, стоило мне представить с ним Сару, как мозг яростно бороздила колючая ревность. Но шли дни, месяцы, и тревожные воспоминания уходили на задний план. Словно то, что было между нами, случилось не со мной, а с другой, прежней Аней.

Прошел год, близилось пятое ноября, и мне неожиданно представился случай вновь побывать на нашей станции. Утром того дня я получила сообщение от Кристи. Она собирала всех нас на Конечной.

Я слышала, что в этом мире район, который мы прозвали Трущобами, заново отстроили, но, когда переехала через мост и увидела стройные ряды высоток из стекла и бетона, ровные дороги, обрамленные газонами, красочные витрины магазинов, то вдруг поняла, что попала в другую реальность. Старое, неприглядное, искалеченное лицо Трущоб превратилось в молодое и радостное. Вместо изгоев по улицам шли, бежали, ехали хорошо одетые люди. Дороги пестрели новенькими машинами. В тот ноябрьский день Трущобы встречали меня ярким солнцем и чистым, прозрачным воздухом.

Станции метро давно восстановили, и Конечная приветливо сияла свежей краской и блестящими стеклами новых окон. Я с трепетом приближалась к сверкающим зеркальным дверям, будто к порталу в прошлое. В тот день я впервые проникла на станцию «по земле», а не через подвал.

В разгар дня на Конечной было полно народу. Я вошла и огляделась. Вокруг журчали голоса незнакомых людей, приходили – уходили поезда. Я медленно двигалась по станции и высматривала своих друзей. Где же они? И, наконец, разглядела их всех. Они стояли возле нашей железной лестницы и ждали меня.

Полноватый Сэм в потертой шерстяной кепке, немного смущенный Люк, взволнованная Кристи и Иван с невозмутимым лицом. Чужие друг для друга и такие близкие для меня. Иван сухо поздоровался и указал на лестницу:

— Нам туда.

Мы поднялись на второй этаж, прошли по чистому и светлому коридору. Я открыла дверь нашей бывшей лаборатории и разочарованно вздохнула. Машины, само собой, не было. И теперь, без нее, без компьютеров Сэма, без приборов и боксов с крысами, секретная лаборатория превратилась в обычный кабинет. Столы, кресла, экраны мониторов с изображением разных уголков Конечной. Возле двери уныло топорщился ряд одинаковых стульев.

— Это кабинет охраны станции, — объяснил Иван, пока мы в некотором смятении рассаживались кто куда. – Я договорился с начальником, и нам дали час времени.

— Откуда ты узнал про это место? – нахмурилась я, пытаясь разглядеть на лице Ивана следы узнавания. Мне показалось, что он слегка изменился с нашей последней встречи. Меньше холодности, уверенности в своей правоте. В глазах появились нотки тревоги и, может, смущения, вины. Он окинул нас грустным взглядом и тихо ответил:

— Вы мне снились. Все четверо. И эта станция. С того дня, как ты заявилась в мой кабинет и ошарашила безумными словами, будто мы знакомы, я стал видеть сны. Поначалу неясные, обрывочные. Я не понимал, что происходит. Потом сновидения стали отчетливее, и я увидел ваши лица, и эту станцию, только облезлую, неказистую. И кабинет, в центре которого стояло какое-то незнакомое устройство. А потом мне приснилось, что я умер.

Он замолчал, и мне вдруг стало жаль его. Я подошла и положила руку ему на плечо. Он машинально накрыл ее своей ладонью. К горлу подступил комок старых, невыплаканных слез. Я еле сдержалась.

— Я тоже видела сны, — воскликнула Кристи. – А еще я принесла карту памяти, которую ты дала мне тогда в кафе. Предлагаю всем вместе посмотреть запись. Может так нам будет легче вспомнить, что было.

— Не возражаю, — ответил Сэм. Он снял кепку и положил на стол.

Люк с упреком посмотрел на меня и сказал:

— Когда я встретил вас в институте год назад, вы уже знали меня.

Я кивнула. Он облизал губы, глубоко вздохнул и продолжил:

– Мне снилась незнакомая квартира. Рядом со мной стояла Элис, моя жена. У нее на руках была наша маленькая дочь Миранда. Трое черных держали в руках пистолеты и целились в нас. Один выстрелил мне в грудь, и я умер, — его голос дрожал, будто он вновь переживал это.

Воспоминания о последних днях на Конечной хлынули ледяным дождем. До сего момента я не знала, что произошло с Люком и его семьей.

— Люк, мы понятия не имели, что с тобой случилось, — заговорила я, будто оправдываясь. – Ты ушел со станции, чтобы позаботиться о родных, и пропал. А потом нас окружила банда Гилроя, и мне пришлось сесть в Машину и отправиться в прошлое.

Кристи внимательно посмотрела на Люка и заговорила:

— Мне снилось, что я и он, — она указала на Сэма, — были в этой комнате. Все здесь было не так, как сейчас. Здесь стояли компьютеры, очень мощные. А в центре высилось сложное устройство под названием Машина. Я помню, как исправляла невероятно трудный код, а Иван стоял