Вождь - Алекс Хай

у меня не было. Я без стука ворвался в из головы. Разом, по всем пятерым ударил Мыслью.

— Пошли вон отсюда! — велел я. — Идёте к Совету и вытаскиваете людей. В первую очередь раненых. Выполнять.

И они послушались. Копья поднялись в мирной стойке, шлемы повернулись на голос невидимого командира, и через секунду пятёрка уже бежала к зданию Совета — туда, где горели окна и кричали люди.

Я вошёл внутрь.

Вестибюль встретил меня запахом нагретого металла и битой штукатурки. Трещины бежали по стенам, как молнии, с потолка висели оборванные гирлянды ламп. Слева валялся опрокинутый шкаф, справа — разбитая ваза. Кажется, это была фешенебельная гостиница. И тряхнуло её мощно.

Мы с Генералом направились к лестнице.

На втором пролёте воздух был густ, как суп: дым, и в нём — искры Ноктиума, тонкие, как пыльца с дьявольских цветов. Я натянул маску, поднял рукав и, не останавливаясь, шёл дальше, временами опираясь на перила, временами — на Тень, которая подсовывала под подошву незримые ступени.

Первый рыцарь выскочил из-за поворота — юнец, горячий и злой, с коротким клинком в руке. Он ударил без разминки, сверху вниз, как учат на третьем году в академии. Я успел подставить свой клинок и ударил ему в голову — не сталью.

— Смотри на меня.

Его Блик дёрнулся, как испуганный зверёк. Я поймал нить, потянул, и боец упал на одно колено.

— Вниз. К Совету. Помоги своим братьям.

— Но… — он ещё пытался что-то сказать, но слова уже были не его. — Да, господин.

Он послушно побежал вниз, но пару раз оглянулся.

Я поднимался выше. На третьем этаже ступени проваливались местами, и пришлось перепрыгивать через дыру, в которой дымились щепки и торчала согнутая балка. На площадке дежурили двое. Один держал щит-пластину, второй — врезал по ней «ослепителем». Увидели меня одновременно, сработали почти красиво: щит вверх, удар в лицо.

Я шагнул им навстречу. Генерал расплескал «ослепитель» по стенам, как воду по камням. Щит коснулся моего плеча, я принял его, скользнул и резанул Тень-Шалем по кисти владельца — не глубоко, но чтобы уронил. Второму заглянул в глаза. Удар Мыслью, короткий, как щелчок по лбу. Он замер, не успев вдохнуть.

— Вниз, — повторил я. — Там здание горит, помогите.

— Слушаюсь, — бойцы ответили хором и побежали по лестнице.

Чем выше, тем тяжелее становилось держать эту ментальную сеть. Внизу под моими нитями уже шевелились десятки сознаний. Каждая такая нить царапала череп изнутри, как рыбья кость в горле.

Нос щипало — понял, что пошла кровь, когда алые капли упали на перчатку. Ничего. Умоюсь потом. Сейчас — наверх.

Ещё пролёт. Коридор, затянутый дымом. Со стены свесился портрет какого-то городского благодетеля. Благодетель глядел на меня мрачно и, кажется, с неодобрением.

Дверь на крышу преграждали четверо. Эти были поопытнее: стояли ромбом, у двоих в пальцах — «иглы» для пробития артефактных щитов, у третьего, мага, был короткий жезл с ноктиумным наконечников, у четвёртого — клинок, на лезвии плясали бледные руны.

— Стоять! — жезл щёлкнул, и по полу побежала рябь — попытка связать меня печатью остановки.

Четыре удара Мысли, точных, как молотки по гвоздям. Один сломался сразу. Двое рухнули на площадку и забились, как рыба на берегу, но я уже держал их жабры. Маг оказался с характером — жезл вспыхнул, и он попытался ударить меня вспышкой чистой энергии. Не вышло. Генерал оказался рядом чуть раньше.

— Уйдите, — устало сказал я. — Вы мне не нужны.

Они послушались. Впрочем, судя по всему, их в этом месте держал лишь долг.

Крыша встретила меня жаром и ветром. Небо над Альбигором стало ржаво-красным — как будто кто-то вывернул квартал Пламенников наизнанку и натянул на защитный купол. Напротив, через улицу, дымились пролёты здания Совета: белые вспышки Ноктиума вспухали под куполами, гасли и снова рвались. Внизу метался людской муравейник — крики, треск, хрип сирен. А здесь, на крыше, было странно тихо, как в театре за секунду до поднятия занавеса.

Фиор стоял в центре площадки — белый мундир, белый плащ, белые перчатки. Вся эта чистота уже была испачкана копотью и пеплом, но Фиор этого не замечал. Он заворожённо смотрел на горящее здание.

Новоиспечённый Доминус был не один. Его окружала шеренга бойцов личной гвардии и полукруг магов с жезлами. На краю крыши я заметил артефактные пушки. Несколько стрелков держали прицел на окна здания Совета, ожидая новой команды. Рядом с каждым стоял ящик с ноктиумными бомбами.

— Наконец-то, Ром! — Фиор улыбнулся до ушей. — Даже хорошо, что ты увидишь это со стороны. Сегодня здесь всё сгорит. И я останусь единственным правителем Альбигора.

— Звучит как тост на свадьбе, — ответил я. — Только вот невеста уже дала показания против тебя и своего батюшки на заседании. И если ты думал, что эта правда умрёт вместе с теми, кто её услышал, ты ошибаешься. Она выйдет за пределы здания Совета, я позаботился об этом. И твоим соклановцам стоит решить прямо сейчас, стоит ли умирать за такого негодяя, как ты.

Слева у одного из магов дрогнуло запястье. Фиор перестал улыбаться.

— Так и знал, что это твоих рук дело, — прошипел он. — Ты украл Циллию у меня из-под носа. Но теперь это не имеет значения. Весь Совет сгинет. А с ним — и все твои жалкие свидетели.

— На твоём месте я бы подбирал слова, — ответил я спокойно. — Когда тебя судят — а тебя нужно судить, всё будет отражено в протоколе.

Фиор расхохотался.

— Меня? Судить? Они уже мертвы, Ром. Все или почти все. Это уже не важно. Ты просто ещё не понял. Я — Доминус. Я — день. Я — закон.

— Ты — мальчик, потерявший няньку, — сказал я. — А ещё — плохой сын. И никудышный стратег.

Лёгкий ропот прокатился по его свите. Я слышал, как щёлкнул предохранитель на одном из артефактных станков: стрелок отнял палец от спусковой руны, потому что слово «сын» ударило в череп иначе, чем «враг». Хорошо.

— К оружию! — рявкнул один из рыцарей, нервно коснувшись рукояти меча. Он боялся — не меня, а того, что его люди услышат лишнее и начнут думать.

Можно было попытаться взять под контроль и эту группу, но… У меня заканчивались силы. Это тело и так совершило невозможное для дальнего потомка империи. Возьму