Двадцать два несчастья - Данияр Саматович Сугралинов

тебе спасибо сказать должна. На лавочку пустил нас и пакет развязал…

Она опять загулькала голубям, а я тихо, не делая резких движений, чтобы не спугнуть птиц, ушел.

Топал по аллейке и улыбался. До Москвы я доберусь, чего бы мне это ни стоило!

* * *

Вернулся домой, чтобы переодеться. У Сереги барахла, считай, и не было. Но его хлипкую городскую ветровочку следовало сменить на куртку потеплей. Раз, благодаря Хусаинову, меня внесли в списки «невыпусканцев», или как там правильно, — значит, и на поезд, и на автобус взять билет я не смогу. Там тоже паспорт нужен, да и проверок сейчас куча. Не факт, что получится с проводником договориться.

Кроме того, в любом случае нужно пройти через весь вокзал. А там турникет и везде камеры — меня могут пробить по базе, и тогда проблем не оберешься. Ну его! Лучше не рисковать понапрасну.

А вот поймать попутного дальнобойщика — вполне себе неплохой вариант. Да и на проходящий автобус на трассе вполне попасть можно. Они там не проверяют особо.

Я торопливо перекусил — дорога предстояла не из простых — и сделал себе пару бутербродов: цельнозерновые хлебцы с кабачковой икрой и немного сливочного масла, отдельно завернул рыбу, положил банан на десерт. Кто его знает, какая там еда в придорожных забегаловках, а мне сейчас нужно тщательно контролировать питание.

Запаковав все в пакет и сунув в карман куртки, я глянул на часы — самое время выдвигаться.

И тут в дверь постучали.

Три резких удара — бах-бах-бах! Потом тишина. Следом послышался быстрый топот по лестнице наверх, словно кто-то, завершив дело, поспешно удирал с места преступления.

Я замер, прислушиваясь. Кто там, черт возьми?

Подойдя к двери, я посмотрел в глазок — площадка пустая. Только тусклый свет лампочки освещал потертые стены.

Открыл дверь и обомлел. Картина маслом: на коврике перед порогом, аккуратно выложенная почти по центру, лежала горка свежего дерьма. Еще теплого, потому что легкий парок поднимался в холодном воздухе подъезда.

От запаха конечных продуктов чьего-то метаболизма перехватило дыхание, и я невольно отшатнулся.

Наверху, словно завершая инсталляцию, демонстративно хлопнула дверь.

Внутри медленно, но неумолимо закипала злость. Да что же вам всем Серега Епиходов сделал, что вы ему срете и срете, кто во что горазд, а?

Ну нет, мать вашу, хватит с меня!

Нужно выяснить, кто устроил эту… инсталляцию. Алла Викторовна живет на этом же этаже, прямо напротив, — возможно, она видела, кто блин мне тут под дверь насрал.

Выйдя на лестничную клетку и прикрыв за собой дверь, я постучал к соседке. Раз. Еще раз, погромче. Тишина — ни шагов, ни голоса.

Не открывает. Странно. Надеюсь, с ней все в порядке, и она просто вышла в магазин.

И тут сверху, будто специально дождавшись этого момента, внезапно ударила музыка. Громкая, с треском перегруженных колонок и отчетливым басом, пробивающим бетонное перекрытие. «Лох — это судьба! Лох — это судьба!» — надрывно орал из динамиков голос Васи Стрельникова.

Я медленно повернул голову обратно к своей двери, подозревая, что инсталляция пока неполная, и убедился, что у нее есть еще и подпись. На стене рядом, прямо на уровне глаз, кто-то выцарапал: «ЛОХ». Крупно, криво, с нажимом, но при этом старательно, будто автор вкладывал в каждую букву частичку души.

— Брыжжак, твою мать, — процедил я, недобро посмотрев наверх.

Ну а кто еще? Только этот хренов меломан, осквернитель стен и моего коврика.

Творческий подход к мести, ничего не скажешь. Однако тупо, этого тоже не отнять.

Медленно сжимая и разжимая кулаки, я, интеллигентный человек, вдруг захотел подняться этажом выше, выбить к чертям эту дверь и объяснить Брыжжаку человеческим языком, что хирурги знают анатомию лучше, чем кто-либо. Знают, куда именно ударить, чтобы это запомнилось навсегда, но при этом не оставило следов для экспертизы…

Я сделал шаг к лестнице. Потом еще один. Кровь стучала в висках в такт песне «Лох — это судьба!», будто подначивая, подзадоривая, требуя действий.

Поднялся на этаж выше. Дверь Брыжжака. Облупившаяся краска, потертая табличка «73». Изнутри басы выдавливали воздух на лестничную площадку.

Я ударил в дверь ладонью. Раз. Еще раз. Еще.

— Открывай! — рявкнул я. — Брыжжак, открывай, мать твою!

Заехал кулаком, а он у меня пудовый, как ни крути, и дверь загремела о косяк, где-то внутри что-то дребезжало. Еще раз. И еще. Удары перерастали в грохот, а во мне разгоралась ярость, накопившаяся за эти дни.

— Я тебе сейчас дверь вышибу, урод, слышишь⁈ — рычал я, колотя всем телом, весящим почти сто тридцать килограммов. — Откроешь, урод, или выбью к чертям!

Дверь ходила ходуном: еще немного — и замок не выдержит, потому что такая масса против хлипкой конструкции… Уже понятно, чья возьмет!

И вдруг музыка оборвалась. Разом, как будто кто-то выдернул шнур из розетки. Резко стало тихо, и я застыл с занесенным кулаком, тяжело дыша. Что странно, никто из соседей даже носу не высунул узнать, что происходит.

А у Брыжжака за дверью послышались торопливые шаги. Потом негромкий голос, такой писклявый, что захотелось рассмеяться, крикнул:

— Никого нет дома!

Я моргнул от удивления, потому что голос пытался звучать по-женски, но был мужским. Брыжжак обосрался во второй раз? Да блин, поверить в такое не могу! Может, там реально женщина? И инсталляцию наложила тоже она? Или вообще не она и не Брыжжак?

Мистическая загадка заняла мои мысли, и адреналин начал отступать, оставляя после себя пустоту и ощущение нелепости происходящего. Я стоял на чужом этаже, с отбитой ладонью, задыхаясь от ярости, а за дверью пряталась какая-то баба и врала, что дома никого нет.

— Слышишь меня? — спокойно сказал я. — Я сейчас уйду, а ты выйдешь и уберешь то, что навалил! Ясно?

Молчание. Но за дверью кто-то явно стоял. Слушал.

— Я спросил — понял?

— Никого нет дома! — Таким голосом разговаривал Косой в «Джентльменах удачи», когда переоделся в женщину.

Да твою ж мать… Сосед явно психически нездоров. Надо ему потом провести диагностику.

Я развернулся и медленно пошел вниз, ноги подрагивали то ли от адреналина, то ли от бешенства, которое так и не нашло выхода, да и ладони горели.

Глубокий вдох — на четыре, через нос. Задержка на семь. Долгий выдох через сжатые губы — восемь. Мантра: «Хорошо, Эдуард Андреевич Брыжжак. Я запомнил твое творчество. Запомнил все до мелочей». И обещание, пункт в плане на будущее: