Ворона на взводе - Карина Вран

головы не потрясающая? — спрашиваю у слегка напрягшейся девчушки. — Посмотри, какая симметричная.

— Черепной выступ символизирует его просветление, — поддерживает моё начинание Жуй.

— И правда, — начинают шептаться в очереди. — Какая соразмерность. Пропорции просто идеальные.

— Кажется, в кино и с волосами он был не настолько привлекателен, — тянет женщина постарше. — Думаю, его лучший цвет — лысый.

Алеет ушами за самым дальним столом Сыма Кай. Которого я сделаю, хочет он того или нет, киношным буддийским монахом в оранжевых одеждах. Таким, знаете, железным воином-монахом.

Может, и не только в микро-роли для «Бионической жизни».

Мысль богатая, стоит обдумать.

Параллельно эта ворона улыбается — всем и каждому. Подписывает открытки, фотокарточки, листы в блокнотах… Внутренне ужасается растущей горе плюшевых игрушек за спиной.

Подзываю жестом маму. Говорю, чтобы озвучили: Мэй-Мэй заберет себе одну-две игрушки, а все остальные передаст в детское терапевтическое отделение больницы в нашем районе. Благодарит всех за доброе дело и просит ни в коем случае не обижаться на неё.

Ведь у Мэй-Мэй есть любовь дорогих зрителей, а у тех малышей в жизни непростой период.

«И вообще, скоро надо будет вплотную заняться благотворительностью», — додумала, но не озвучила.

Пока мои доходы в рамках киноиндустрии незначительны, никто и не заикнется о моей (тут — маминой) жадности. Но стоит им подрасти… Нет уж, лучше сделать доброе дело — на опережение. И во благо.

Люди идут и идут — организованным потоком. Лица уже слились в карусель смазанных образов. Новая девочка — лет тринадцати, может, пятнадцати — останавливается перед моим столом.

— Можно, я вас нарисую? — робость в голосе, огонечки в глазах.

— Пять минут, — напоминает Шу, которая как бы мой взрослый помощник.

Мама только и успевает, что относить новые игрушки к плюшевому нагромождению. Чу Суцзу мы «отдали» Синю. Чу-два затемпературила и не полетела на встречу, осталась в Шанхае.

— Обещаю, я быстро! — пылко благодарит подросток.

Придвигаю ей листочек и карандаш. Она такая счастливая — творит себе кумира в виде карандашного наброска. Улыбаюсь так безоблачно, как только умею.

И почти не кошусь на «хвост» очереди. Тот и не думает уменьшаться. Мероприятие вроде как на три часа рассчитано. И на сто человек. Как выбирали «счастливчиков» Зеленые лимоны, эта ворона без понятия. Нам не докладывали.

Возможно, условием была покупка билета на премьерный показ. И предзаказ «дивиди». Или что-то ещё.

Следующий за юной творческой личностью — взрослый дядечка в медицинской маске, с ядовито-зеленой игрушкой в руках. Он поглядывает в сторону плюшевой горы. Отстраненно, как мне кажется.

Предполагаю, что этот гость — не ко мне, а игрушка куплена, как дань приличиям. Детей не положено оставлять без подарков.

Мы рассажены так (от ближнего для вереницы гостей к дальнему): Ланьлань, Жуй, я, Чжу Юэ и замыкает пятерку Сыма Кай, лидер Вихря. Он же — будущий монах.

Взрослые мужского пола в основном идут к Юэ. Это её «целевая аудитория» поклонников.

— Похоже получилось? — милое создание протягивает мне эскиз.

— Очень! — умиляюсь. — Лучше, чем в жизни.

— Это вам, — протягивает она мне рисунок. — Спасибо!

Пока благодарю в ответ, милашка порывается уйти.

— А как же автограф? — тянусь за открыткой. — Как твое имя?

— Лю Цайцай, — хлопает ресницами это чудо.

Начинает объяснять, как правильно писать её имя-фамилию.

Что-то отвлекает на границе зрения. А, зеленый монстр шевелится. Мужчина, ты устал держать его двумя руками у груди? Просто оставь уродца на столе и иди себе. С миром.

Не говорю этого вслух, конечно же. Мило улыбаюсь и вывожу иероглифы. Усталость уже чувствуется, вот и бродят всякие мысли…

Юная художница коротко кланяется и отходит.

Гляжу на портретик — у девчули в самом деле талант. Здорово получилось.

Звук — едва различимый за голосами, шагами, щелчками затворов фотокамер (работают приглашенные фотографы) — расстегиваемой молнии.

Очень быстрый, я его отмечаю, но не отвлекаюсь. Мало ли, кто-то из гостей молнию на сумочке расстегнул.

Жуя тут уже просили подписать футболку красной губной помадой.

Шур-шур-шур…

Словно водопад из шорохов звучит прямо передо мной.

Шур-шур-шур.

Ядовито-зеленый монстр высыпает «внутренности» — шарики из вспененного полистирола.

Малоподвижный до того дядечка отбрасывает в сторону плюшевого уродца. В руке — лазурный водяной пистолетик.

Прыгает через стол черно-белая молния Шу.

— На пол! — кричит в прыжке Илинь. — Объект заслонить!

У соседнего стола вскрикивает Чу. Грохот за спиной — мама обо что-то споткнулась.

«Если кто-то или что-то слишком долго на взводе — непременно раздастся выстрел», — мелькает заполошная мысль. — «Принцип драматургии».

Нажать спусковой крючок — пусть и пластиковый — быстрее, чем перемахнуть через стол. Струя выстреливает, но почти сразу уходит в сторону. Шу — почти — успевает.

«Кислота?» — только и успеваю, что закрыть глаза.

И начать падать — но это лишь на словах всё долго. В реальности вонючая струя бьет мне в глаза почти мгновенно. По полуопущенным векам.

Размокает на столе карандашный рисунок. Последнее, что я вижу.

Приходит жгучая, невыносимо острая боль.

«Разве может кислота пахнуть соевым соусом?» — пока болевые рецепторы безумствуют, разум выделывает коленца. — «Уксусом ещё ладно, но уксус тоже кислота»…

А затем боль заливает всё — пылающим белым светом.

Меня прижимают сверху-вниз.

Поздно…

Сквозь слепящую боль я слышу крики, много криков. Звуки ударов, грохот. Похоже, Жуй и Сыма тоже ринулись на помощь. Кай, балбес, нога же еле ходит…

— Демон больше не взглянет на нас! — истошно верещит нападавший. — Демон… не…

Звук отрываемого скотча.

Тварь затыкается.

— Да кто здесь демон⁈ — в аффекте вопрошает Мэйхуа. — Ты или невинное дитя⁈

Боль.

— Госпожа, я вызвала скорую и полицию, — голос Суцзу. — Простите, что не успела…

— Чудовище! Он чем-то облил Мэй-мэй!

— Бить его!

…Если не успокоить их, люди устроят побоище. Самосуд. Эту кровь вспомнят не им, мне.

Я стану — в глазах общественности — демоном. Как того и хотел тот урод…

Отпихиваю девичье тело: кажется, Чу-один. Та не сопротивляется, ведь враг уже повержен. А сама она в шоке.

— Стойте! — выпрямляюсь, не чувствуя лица — вместо него сгусток боли. — Когда разум затмевается, его поглощает страх. Этому человеку должны помочь.

…Крепкие санитары с успокоительным и смирительной рубашкой. Я желаю этому чокнутому гореть в преисподней. Надеюсь, адом для него станет осознание: его план не удался.

Что-то течет