Герцогиня на службе у Короны (СИ) - Ширай Вера

Я старалась успокоить своё дыхание, придать себе сонный вид.

И тогда тишину нарушил другой звук. Кто-то, мой муж, всем весом облокотился на мою дверь. Я ясно слышала скрип дерева и ощутила, какую тяжесть выдерживала эта дверь.

— Я слышу, что вы не спите, — раздался спокойный голос моего мужа. — Оливия, откройте дверь.

Как только я распахнула дверь, передо мной оказался Феликс. Его рубашка была небрежно расстёгнута, с мокрых волос тонкими струйками стекала вода, а от него веяло смесью трав и свежестью моря. Он выглядел одновременно домашним — уставшим после дня забот — и в то же время собранным, как того требовал его статус. Казалось, он не позволял себе даже на миг сбросить маску серьёзности.

Я отступила в сторону, позволяя ему войти. Феликс прошёл внутрь с той же спокойной уверенностью, что всегда сопутствовала его движениям. Он опустился на край моей кровати так непринуждённо, будто это была его собственная спальня, отодвинул свечу от края стола и сложил книги ровной стопкой, казалась, что даже предметы вокруг — мои личные вещи, давно находятся в его власти.

— Карл доложил мне о разговоре между вами и леди Бриджит. Он также слышал и суть вашей беседы, — произнёс Феликс ровным голосом, словно говорил не о женщине, когда-то бывшей в его постели, а о мелкой провинности слуги или испорченной паре сапог в кладовой.

— Леди Бриджит ослушалась моего приказа уже во второй раз. Она должна была покинуть столицу и не возвращаться после моего брака с вами. Эти условия мы оговорили с ней давным-давно. — Его взгляд оставался спокойным, но в нём сквозило разочарование. Однако оно казалось таким поверхностным и будничным, будто очередной человек во дворце не сумел сдержать данного слова.

Я прислушивалась к его голосу, но не улавливала ни обиды, ни сожаления, ни тем более привязанности.

Он провёл ладонью по мокрым волосам, стряхивая капли, и внимательно, почти изучающе посмотрел на моё лицо, словно считывая мои малейшие реакции.

— И даже если её возвращение было бы продиктовано королевским советом, в чём я сильно сомневаюсь, — продолжил он тем же ровным тоном, — она всё равно не имела права тревожить вас, донимать своим вниманием.

Его взгляд не отпускал меня, Феликс отслеживал каждое движение моих глаз, каждый вздох, движение рук. А я просто сжала пальцы, не зная, что ответить. Никогда бы я не подумала, что герцог сам придёт ко мне, чтобы объяснять свои поступки.

— Она пыталась извиниться передо мной, — осторожно произнесла я. — За то, что не рассказала о ваших отношениях с самого начала.

Феликс едва заметно качнул головой. В его глазах мелькнуло раздражение, короткая искра недовольства.

— Она не имеет права обращаться к тебе, — произнёс он твёрдо, не оставляя места для возражений.

Я невольно отвела взгляд, боясь, что он прочтёт во мне тревогу. Слова мужа наполнили меня противоречием: с одной стороны, я испытала странное удовлетворение — в его голосе звучала забота обо мне, о моих чувствах. Но с другой стороны, глубоко внутри меня шевельнулся страх. Если однажды он смог отвернуться от неё так легко… что помешает ему в будущем отвернуться и от меня?

Герцог сделал шаг ближе, и его голос стал ниже, мягче — и оттого только весомее:

— Она вас расстроила? — спросил он, вглядываясь в мои уставшие глаза. — Если вы плакали из-за неё…

Я совсем забыла, что книга растревожила меня так сильно, и краснота глаз, наверняка, выдавала меня, даже при тусклом свете свечи. Феликс, разумеется, заметил. В панике я лихорадочно искала оправдание, причину, которая могла бы объяснить мои слёзы.

— Всего лишь печальная баллада, — выдохнула я, стараясь улыбнуться, — я только что дочитала её и собиралась спать. — кивнула в сторону аккуратно сложенной им стопки книг, делая вид, что именно они были источником моего расстройства.

Герцог нежно, почти невесомо, собрал пальцами мои засохшие слёзы. Его прикосновения скользили по моей щеке, как лёгкий ветер, и я невольно затаила дыхание. Он обхватил моё лицо своими большими ладонями — тёплыми, но шершавыми из-за шрамов и мозолей, полученных на постоянных тренировках с мечом.

Подняв мой подбородок, он поймал мой взгляд и сказал негромко, но так, чтобы каждое слово дошло до глубин моей души:

— Запомни, Оливия. Для меня она — в прошлом. Её слова не стоят твоего беспокойства. Всё, что связано с ней, решаю я. Ты — моя жена. Ты не обязана ни оправдываться, ни выслушивать чужие исповеди.

Я подняла глаза и встретила его взгляд. Там, за привычной сталью, скрывалось тепло, которое я боялась спутать с любовью.

— Я не позволю никому тревожить тебя, — добавил он тихо, почти шёпотом.

Эти слова он произнёс почти у самого моего уха. Его губы коснулись моей шеи, оставляя лёгкие поцелуи, а с мокрых волос на кожу падали холодные капли, заставляя моё тело покрываться мурашками.

Я осторожным движением поймала его пряди и убрала их назад, открывая лоб. Мне казалось, что я изучаю его заново, будто впервые вижу все линии его лица. Мои пальцы скользили по его щеке, очерчивая контур скулы, по линии подбородка, и наконец, задержались на губах.

Когда я кончиками пальцев провела по их изгибу, он неожиданно резко — совсем не так, как подобало его привычной серьёзности, — попытался поймать мои пальцы зубами. Я вздрогнула от неожиданности, а затем, не сумев удержаться, рассмеялась.

В этот миг я остро осознала, что вечер оказался чересчур насыщен событиями. Моё сердце было переполнено чувствами, а разум — потрясениями. Психика просто не успевала справляться с этим наплывом эмоций, и, быть может, именно поэтому я сначала плакала, а теперь и смеялась так легко, как не смеялась прежде.

Он нежно взял меня за руку и повёл к кровати. Его движения были уверенными, но в них не чувствовалось ни спешки, ни грубости — только властность, которой невозможно было противиться. Герцог снял одежду и небрежно бросил её в сторону, словно этот жест означал конец всем разговорам.

Феликс сел на край кровати и притянул меня ближе. Пока его пальцы ловко распутывали завязки моего платья, я покрывала его лицо поцелуями: лоб, упрямый подбородок, губы, которые он подставлял мне с едва заметной усмешкой. Но больше всего меня завораживали его глаза — умные, проникающие в самую глубину, они раздевали меня быстрее, чем это делали его руки.

Я и не заметила, как всё больше теряла устойчивость, облокачиваясь на него, словно сама тянулась в его объятия. Когда он справился с последними завязками и помог мне освободиться от лишней ткани, я, поддавшись нахлынувшему чувству, толкнула его на кровать.

Муж лёг, покорно поддавшись моему движению, и мне почудилось, будто я слышала его тихий смех. В его глазах ещё мгновение назад играло веселье, но оно быстро растаяло, уступая место нарастающей страсти.

Мне нравилось нависать над ним, склоняться, целовать его грудь, ощущать тепло кожи под губами. Мои руки скользили по его телу: я могла задержаться на линии его шеи, опереться на широкую грудь или провести пальцами по рельефным мышцам живота. В каждом движении я ощущала особое наслаждение — мнимую власть, которой он позволял мне обладать.

Я сама решала, как прикасаться, куда тянуться, каким будет следующий шаг. И Феликс не торопился, сдерживал себя, давая мне шанс самой задавать ритм.

* * *

Когда наша близость подошла к концу, Феликс притянул меня к себе, не позволяя надеть ночное платье. Он уложил мою голову на свою грудь и обнял так крепко, будто хотел задержать меня в этих объятиях на всю ночь. Я слышала его тяжёлое, уравновешивающее дыхание и чувствовала тепло его тела, накрывающее меня лучше любого покрывала.

Его пальцы медленно скользили по моим волосам, перебирая пряди и наматывая их на свои пальцы, словно кольца. Это ритмичное, спокойное движение странным образом успокаивало, и я почти закрыла глаза, когда он подтянул край одеяла, заботливо закутав меня в него.

Его губы едва коснулись моего затылка, и он произнёс так тихо, что слова прозвучали тише его дыхания: