Это кто переродился? Книга 4 - Сириус Дрейк

нельзя. В Орде любят радость на лицах женщин, особенно тех, кто приезжает издалека. За грусть, слезы и неприступность…

Он вытащил плетку и ткнул ее в щеку кнутовищем.

— … Там наказывают. Понимаешь?

Она испуганно закивала.

Остальные начали озираться на них. Даже Безликие — их холодные глаза странно блестели за масками. Вечно спешащий Менгу, схватив свою «даму сердца» за волосы, потащил ее прочь из вагона. Поднялся крик, а затем его несносный сын показал свое истинное лицо. Крик перешел в визг.

— В Орде все просто, — говорил Бочук, держа голову Светы. — Великий Хан любит улыбки, любит песни, любит оды себе. А иначе в чем смысл всех его трудов? Если подданные и гости грустят, значит, он плохо правит и не заботится о народе, а это…

И Бочук дернул цепь. Света закашлялась.

— … Невозможно. Плакать и грустить в Орде — это измена. Понимаешь? А раз народ верен Великому Хану, значит, и слез в Орде не бывает. Понимаешь?

Он потряс ее ошейник, и она закивала. Однако слезы продолжали течь. Бочук вздохнул.

— Не понимаешь… Ну что ж…

Вскочив, он подскочил на месте и дернул цепь. Девушка со стоном упала к его ногам. Расставив ноги в стороны, он вытащил плетку.

— Значит, придется научить тебя ценить любовь и заботу Великого Хана! — зарычал он, схватив ее за волосы. — Ибо это в вашем грязном Королевстве, ты можешь орать, рыдать и жевать сопли, но там… Нет! Только не при Хане!

Он хотел было огреть ее плеткой, но руку что-то остановило. Дернвушись, Бочук оглянулся. Его кисть держал Тимур.

— Пошто обижаешь эту красавицу, Бочук? — сказал он глухим голосом. — Смотри, Хан не любит плачущих женщин.

— Потому и обижаю, что она…

Но пальцы Тимура сжались только сильнее. Вскрикнув, Бочук попытался оттолкнуть Безликого, но тот стоял как скала.

— Пусти! Идиот, больно!

— Как можно везти ее в Орду, если она так несчастна? — спросил Тимур холодным голосом. — Может, ей и не стоит ехать?.. А им?

И повернувшись, он оглядел остальных женщин. У большинства в глазах стояли слезы.

— Не годится таким ревам ехать в Орду, расстаривать Великого Хана, — вздохнул Тимур. — А то он скажет: отчего они такие грустные? Эй, Тимур, почему они не смеются такому счастью? Почему не веселятся, увидев мой золотой дворец?

— Потому что не учили! — выкрикнул Менгу, накручивая косу своей «дамы» на кулак. — Они тут совсем от рук отбились, в своем Королевстве!

— Точно. А кто не учил? Бочук! Кто же еще⁈

И Тимур посмотрел в глаза Бочуку. Тот снова хотел разжать пальцы, но вдруг разглядел за маской глаза Безликого. Зеленые, сверкающие и отчего-то вытянутые как у кошки. Тогда как у Тимура они были…

О, Великий Хан! Это не…

Не успел он осознать эту жуткую мысль, как колеса под ними взвизгнули, а вагон дернулся, будто от боли. По составу прошелся грохот, а затем состав подпрыгнул — а с ним и все, кто были внутри. Все перевернулось, зазвенело и заохало. Свет тоже вырубило.

Бочук очнулся на полу. Вокруг мигали светильники, а рядом на коленях сидела Света. Ее глаза блестели из полумрака. За окном виднелась полная луна.

— Эй ты… тварь… — захрипел Бочук, нашаривая на полу, среди битого стекла и раздавленных фруктов, свою плетку. — Где моя…

Он осекся на полуслове. Под пальцами было мокро. По вагону ходили Безликие — их маски золотисто сверкали в полумраке, в руках были кинжалы.

Вдруг одни из них схватил кого-то и поставил на колени. Это оказался его сын, Менгу. Раздался крик, а затем в свете луны ярко блеснул кинжал. Брызнувшая кровь заляпала глаза Бочуку.

Он попытался заорать, но не смог — нечто обхватило его шею, а затем сдавило. Навалилось и прижало его к полу. Задергавшись, он сделал только хуже — нечто холодное и твердое врезалось в кадык, вырвав из него стон.

Пока он пытался освободиться, в ухо шептали:

— Нет, Бочук, извиняй… Ни ты, ни я не поедем в Орду…

Он попытался закричать, но цепь затянулась только сильнее.

* * *

Девчонка оказалась слабачкой. Как она не душила этого жирного ордынца цепью, он только кашлял, хрипел и пытался нащупать ее своими жирными пальцами.

Устав наблюдать это безобразие, я оттолкнул глупышку и схватил Бочука за бороду.

— Пойдем, прогуляемся. Как раз санитарная зона.

Хлюпая сапогами по окровавленному полу, мы выбрались в ночь. А она была свежа, светла и душиста — не то, что в городе, где давно забыли, что такое звезды. А их было полное небо.

Ударом сапога я выбросил толстяка на перрон, и он покатился по нему колбаской. Пыхтящий поезд с темными окнами был окружен клубами пара. К нему со всех сторон сбегались люди в черном.

Сделав еще один оборот вокруг своей оси, Бочук попытался подняться.

— Тимур… Да как ты…

Но увидев меня без маски, он осекся.

— Тимур свое дело сделал, — сказал я, заглянув ему в глаза. — И он ушел. Теперь твой черед, Бочук.

Из поезда появилась еще одна фигура в форме Безликих. Под маской оказался лысый мужчина с татуировками на висках.

— Лаврентий! — зашипел Бочук. — Как ты смеешь! Это дипломатический поезд! Как только Хан узнает!..

Но Инквизитор не ответил — впечатал кулак ему в брюхо. От кашля Бочук едва легкие не выплюнул.

— Ничего он не узнает, — сказал Лаврентий, наблюдая как толстяк корчится. — Поезд поедет так, как ехал. Просто на нем не поедешь ни ты, Бочук, ни твои люди.

Двери поезда раскрылись, и на перрон осторожно принялись выходить дрожащие женщины. Следом появились люди в черном — с тяжелыми ящиками в руках. Их оказалось куда больше тех, что принесли мы с «Безликими». Из каждого напевало так, что меня аж в жар бросило.

— Я… Я посол! — визжал Бочук. — А это собственность Орды! Воры! Воры!

— Не волнуйся, — сказал Лаврентий, закурив. — Собственность Орды не пострадает. Возможно, Великому Хану понравится даже больше обещанной…

Ящики все выносили, а в это время в другую дверь начали вносить другие ящики. Из них ничего не пело.

— А твое посольство, — продолжил Лаврентий, — заканчивается нынче утром. Ты уже передал дела?

— Ублюдок! Великий Хан узнает! И горе вашему гнилому…

Лаврентий снова ударил ему в живот. Судя по звуку, на этот раз он таки выкашлял свои легкие.

— На твое счастье, твой протеже оказался самостоятельным малым.

У него из-за спины вышел еще один Безликий. Сняв маску, смуглый мужчина с бородой широко улыбнулся.

— Махмуд! — охнул Бочук. — Ты крыса! Предатель!

Но тот низко поклонился.

— Предавать тебя, Бочук,